получили даже больше, чем они проиграли; но они все еще продолжали бормотать. «Теперь Царь нас жалеет, - говорили они, - но если бы он нас защитил, мы бы не покинули наших счастливых домов».
И поскольку слухи о бедствии из уст в уста передавались вниз по Нилу, общее недовольство Фараоном и его Богом чувствовалось во всей стране. Даже в новой столице, посвященной Атону, многие из сановников утратили свое прежнее рвение. Другие продолжали лишь на словах выражать похвалы Учению Фараона, но больше не любили его. «Фараоны древности,- шептали они между собой, - убивали военнопленных перед изображением Амона, но они сделали Египет главой всех стран. Нынешний фараон не поклоняется идолам; но он жертвует Империей ради своего Бога— действительно необычная жертва!».
Когда Рибадди увидел, что его письма не принесли пользы, он послал своего сына в Египет, чтобы просить о помощи. Но Царь смущался видеть его. «В течение многих лет вы слышали от меня об Атоне, Боге всей жизни, чей закон есть Любовь, - сказал он придворным, - и всё же, вы не знаете Его и желаете войны. Как же мне объяснить этому молодому человеку, почему я не могу послать войска ни его отцу, ни кому-либо еще?». И когда, после трех месяцев ожидания, сыну Рибадди наконец была дана аудиенция, он был поражен странной речью об Атоне, Боге всех народов в той же степени, что и Египта. Он оставил столицу в отчаянии, думая, что Фараон потерял рассудок. Некоторые из придворных были недалеки от подобных рассуждений, но ничего об этом не говорили. Другие полагали, что злой дух, враждебный Египту, вошел в Царя и вводил его в заблуждение. «Когда Фараон был все еще ребенком, мне уже сказали, что он однажды потеряет Империю»,- сказал старый чиновник, вспоминая высказывание жреца, который был одним из наставников Эхнатона во времена его детства; «теперь, предсказание осуществилось, и крушение близко».
Затем прибыли новости о падении Библа и смерти Рибадди. Верный вассал Царя был схвачен живым; он просил у победителя послать его в Египет, чтобы мог провести в мире оставшиеся дни своей жизни. Но жестокий Азиру, глава сил мятежников, вместо того, чтобы выполнить его просьбу, передал его правителям аморитов, его врагам, которые казнили его.
Царь был глубоко огорчен. Если он не помог своему преданному слуге, то только потому, что он рассматривал войну как преступление и не хотел держать Сирию под своим влиянием посредством насилия. Но он любил Рибадди. Мысль, что этот человек страдал и умер с горьким чувством покинутости, была ему невыносима. Кроме того, Эхнатон не испытывал ненависти к Азиру; он не относился к демонстрациям его преданности серьезно, но не мог обвинить его в том, что тот боролся за независимость людей, и доверял, когда Азиру обещал восстановить города, разрушенные во время войны. Эхнатон не мог вообразить Азиру, передающего беспомощного пленника смертельным врагам.
Он послал предателю длинное возмущенное письмо; «Разве Вы не писали царю, Вашему повелителю «Я – Ваш слуга»? Всё же Вы совершили преступление… Разве Вы не знали о ненависти тех людей к Рибадди?..Почему Вы не приняли меры и не послали его в Египет, как он о том и просил?».
Послать Рибадди в Египет, чтобы его возмущенный глас был услышан - последнее, что сделал бы Азиру в своей жизни. Но Эхнатон был слишком добр, чтобы подозревать такое количество обмана, подлости и жестокости, какое было в его недостойном вассале. Самая темная сторона человеческой натуры возникла перед ним неопровержимыми фактами и стала объектом болезненного разочарования.
Новости о падении Библа потрясли всю страну, не только потому, что Библ был великим городом, но и потому что его связь с Египтом была очень древней; были храмы, построенные в честь египетских богов за полторы тысячи лет до завоеваний Фараона Тутмоса.
Генералы армии, воспитываемые в древней военной традиции, едва могли скрыть свой гнев. «Теперь Сирия потеряна навсегда, - говорили они, - хотя она могла быть спасена». Как они помчались бы, чтобы спасти её и наказать мятежников, если бы только Фараон позволил им это сделать! И мысли о триумфах, которых они лишились, увеличивали их гнев. Они ненавидели Фараона и его Единого Бога.
Лишенные своих постов жрецы решили проклясть того, кого они уже называли «отступником» и «преступником» на своих секретных советах. Случилось так, что разливы Нила были незначительными, и урожай зерновых оказался скудным, голод угрожал земле. Священники приписывали и поражение и засуху недовольству богов, особенно Амона, и они обвиняли Фараона в «плохом Ниле» так же, как и в потери Империи, и настраивали народ против Эхнатона при любом удобном случае. Они настолько ненавидели его, что даже приветствовали бедствие, если оно ускоряло падение Фараона, и в то время как их губы произносили слова патриотического отчаяния, дьявольское ликование искажало их лица. «Теперь дни отступника сочтены», - думали они. «Мы скоро вновь будем управлять Египтом и возвратим наши сокровища — на сей раз навсегда».
Люди, неосведомленные и непостоянные, как и всегда, и напуганные тем, что, как им сказали, является признаками божественного гнева, прекратили любить лучшего из царей. Его красивый культ был слишком прост и слишком рационален, чтобы привлечь их; они никогда к нему не обращались. И о добрых свершениях Фараона быстро забыли.
Придворные становились безразличными к Фараону и его Учению, поддерживая лишь внешнее проявление преданности государственной религии. Был один блестящий и образованный ученик, которому Царь когда-то сказал, делая его первосвященником Атона, за несколько лет до наступивших событий: «Никто не понял мое Учение так хорошо, как Вы...». Теперь даже этот человек начал сомневаться в религии, которая так дорого стоила Египту.
И Эхнатон остался один. Он чувствовал отдаление тех, кто когда-то его любил, враждебность всей страны, неодобрение целого мира. Волны ненависти обрушивались на него со всех сторон как ревущее море; и не было никакой помощи, и никакой надежды! Он знал теперь, что его дело погибло. И его сердце было наполнено подавляющей печалью.
Он поднял глаза к небу и искал единение со своим Отцом. Запад был темно-красным. Нил казался полосой жидкого золота между темными пальмовыми рощами, а на востоке, белые скалы пустыни — холмы упокоения— сияли переливающимися оттенками розовых, темно-синих и фиолетовых тонов на прозрачном фоне фиолетового неба. Он наблюдал пламенный Диск, снижающийся за отдаленные холмы пустыни. Безмятежный свет касался его лица. Душистый бриз, мягкий как нежность; доносящаяся время от времени простая мелодия флейты. Успокоительный блеск проникал в небеса и землю и успокаивал душу Фараона. «O Бог, - думал он, - Ты - Покой. Ты - Любовь. Да буду же я всегда способен провозглашать Твою Истину!».
Он был поглощен молитвой, когда ему сообщили о посыльном. Это ненадлежащее время, чтобы говорить с Фараоном, но человек настоял на том, чтобы сразу его увидеть, потому что его поручение было крайней важности. Он приехал из отдаленного Тунипа, места в северо-восточной Сирии, и уже потерял много времени в поездке, избегая крупных трактов, которые были наполнены грабителями и вражескими солдатами. Он передал фараону письмо от старейшин Тунипа — отчаянное обращение за помощью.
Эхнатон взял глиняную табличку и прочитал: «Кто прежде разграбил бы Тунип, не будучи покаранным Фараоном Тутмосом? Боги Египта живут в Тунипе, но мы более не принадлежим Египту…и теперь, Тунип, Ваш город, плачет, и слезы льются, а помощи нам нет. В течение многих лет мы посылали послов нашему Богу, Владыке Египта, но к нам не прибыло ни одного слова поддержки, ни одного».
Он заговорил, и его голос немного дрожал. «Я хотел бы остаться в одиночестве», - сказал он. Посыльный покинул комнату.
Фараон перечитывал послание снова и снова. Солнце село. Клинообразное письмо, вырезанное глубоко в глине, казалось еще более темным в алом послесвечении. Эхнатон мог смутно видеть последние слова его несчастных подданных: «Тунип, Ваш город, плачет, и слезы льются, а помощи нам нет». Потом все это исчезло, и наступила ночь. Воздух становился свежим. Вскоре миллионы звезд показались в синей бесконечности, и наступила такая тишина, как будто вся жизнь на земле вымерла раз и навсегда.
Ты заходишь на западном склоне неба,
Земля погружена во мрак, как умерший…
Написал Фараон в одном из своих гимнов;
Ночь сияет всеми своими огнями,
