Даже его поведение претерпело изменения – словно бы он уже не принадлежал этому миру. Кажется, он сосредоточил все свое внимание на чем-то внутри себя. Он говорил с трудом, даже когда это от него требовалось. Тем, кто спрашивал, почему он больше не сидит с ними и не объясняет им свое Учение, Эхнатон отвечал просто: «Мне больше нечего сказать». Иногда он добавлял, глядя пронзительно и с бесконечной печалью – словно бы его глаза проникали прямо в души его придворных и не видели там ничего, кроме праздного любопытства: «Почему Вы лжете мне и говорите, что хотите знать об Учении’? Я дал Вам Истину, которую только смог выразить. Но Вы не хотели этого»
Проблемы в Сирии заканчивались. Больше не было территории, которую можно было потерять. Уйдя от правления, Эхнатон услышал, как последний гонец возвестил о падении его последней крепости. Впрочем, его печалил не развал Империи, а безразличие мира к его прекрасному Учению – крушение всех мечтаний его жизни.
Наконец перед ним предстал его вероломный вассал, аморит Азиру, землю которого Фараон когда-то присоединил к Египту. Теперь предатель владел всей Сирией. В ярких кричащих одеждах он отправился в плавание по Нилу и с толпой приспешников появился в Священном Городе. Похоже, он вознамерился поразить двор Фараона. Впрочем, на деле он сам был поражен – великолепием дворца Эхнатона... Но еще больше он был поражен той отрешенностью, с которой Фараон заговорил с ним о делах государства, так, будто они его теперь вообще не касались. «С таким огромным количеством золота, - подумал он про себя, - можно купить целый мир. А этот монарх не послал даже батальон наемников, чтобы защитить свою землю».
Эхнатон не держал на предателя зла и признал его власть в Сирии. «Правь ими, раз таково твое и их желание», – сказал Эхнатон, припомнив, с какой готовностью большинство князей Сирии откликнулись на призыв Азиру и пошли на союз с ним. Но, еще раз мысленно пережив смерть Рибадди, Эхнатон не мог не припомнить ему этого. Спокойно, держа свои чувства под контролем, он сказал Азиру: «Ты совершил преступление. За него я не хочу твоей смерти; местью упиваются лишь слабые люди. Но помни, пока я жив, память о моем верном слуге, которого ты предал, чтобы его пытали и убили, будет оставаться болезненно яркой для меня, словно рана в моем сердце».
Впрочем, Азиру не мог понять страданий Фараона, а если и мог, то они были ему безразличны. Он был рад отправиться обратно в Сирию в качестве независимого правителя, и тут же выбросил из головы свой разговор с благороднейшим из фараонов.
Поскольку здоровье его ухудшалось с каждым днем, Эхнатон поспешно выдал свою старшую дочь, которой на тот момент было двенадцать, замуж за молодого человека благородных кровей по имени Сменхкара, и провозгласил его соправителем. В Древнем Египте именно старшая дочь Фараона наследовала царство, и тот, за кого она выходила замуж, правил от ее имени.
Сменхкара, желая показать свою зависимость от тестя и то, насколько он обязан Эхнатону, в официальных документах стал подписываться «Любимец Эхнатона».
Что касается фараона, то он покинул свой дворец в Городе и переехал в летнюю резиденцию в южных садах, и фактически оставался там заключенным. Он знал, что его конец близок. Он провел свои последние дни мирно. Царица Нефертити всегда находилась рядом с ним. Возможно, она была единственной, кто любил его так же как раньше, и даже сильнее. Она никогда не подвергала сомнению божественное вдохновение его Учения, никогда не осуждала его действия. Она любила его и восхищалась им, и для неё всё, сказанное или сделанное её мужем, было прекрасно. Даже после трагических разочарований, через которые он прошел, он не могла подумать, что Истина, которую он подарил миру, будет потеряна навсегда. Она знала о стойкой ненависти жрецов, трусости большинства придворных, забывчивости народа, и могла предвидеть кое-что из ужасных событий, которые пронесутся по Египту после смерти Эхнатона. Однако, в своей любви, она воображала для него бесконечные столетия славы в памяти людей после небольшого затмения.
Эхнатон был слишком слаб, чтобы много разговаривать, но он смотрел на свою жену и был счастлив. Как и впервые годы брака, когда они еще были детьми, она приносила ему сорванные розы с клумб и свежие лотосы из водоемов, чтобы он мог наслаждаться их запахом. Она наливала ему кубок отменного старого вина, чтобы улучшить настроение. Она обкладывала его подушками, чтобы фараон мог сидеть на своем ложе и наблюдать с террасы, примыкающей к его покоям, окружающие сады, пустыню, красновато-желтую, как львиная грива, и холмы на востоке, за которыми занималась заря. В жару, когда он спал, она сама обмахивала его веером.
У Эхнатона почти не осталось сил, чтобы продолжать ежедневную службу в храме на озере, как он обычно делал. Алтарь Атону был установлен на одной из террас летнего дворца и там, до тех пор, пока он мог держаться на ногах, Эхнатон возлагал ладан и цветы и молился вместе с Нефертити и одним или двумя помощниками на восходе и закате солнца.
Но и этого он уже вскоре не мог делать постоянно. Наставало время, когда слабое здоровье вынуждало его оставаться в постели. В таких случаях царица отодвигала занавес, закрывающий вход в его комнату, что позволяло ему видеть открытое небо. Он молчал, но пристально посмотрел на жену своими темными глазами, и одарил её слабой улыбкой, которая означала: «Как хорошо Вы знаете всё, чего желает моё сердце!».
Он часами смотрел на небо, как будто забывая обо всем, что было вокруг. Солнце медленно поднималось все выше и выше, а затем зашло за горизонт, следуя своему вечному курсу. Время от времени птицы с серебристыми крыльями проплывали по безграничной синей бездне. С ложа, на котором лежал фараон, он не видел ни садов, ни пустыни, ни Нила, ни холмов в отдалении. Его глаза могли объять только глубокое синее небо, которое Солнце наполняло Его славой. Фараону казалось, что его душа тает в ослепительной пропасти, став единой с бесконечным пространством небытия и света, которые он только и мог видеть. Много лет назад, когда он был еще ребенком, он чувствовал такой же трепет при виде неба. Может быть, в жизни человека больше ничего нельзя ощутить. Ослепительная пропасть была видимым отражением той невидимой и безымянной реальности, о существовании которой он знал и которую тщетно стремится выразить всю свою жизнь.
Должна ли эта Реальность остаться навсегда невыраженной? Будет ли таинственное единство тепла и света забыто, когда он уйдет? Будет ли забыт закон любви и разума, который он прочитал в небесах? – спрашивал он себя иногда, после долгих раздумий. Казалось, что чем четче становилось ощущение высшей истины, тем больше он понимал невозможность ее выражения.
Однажды перед рассветом, когда силы фараона стремительно покидали его, он позвал свою царицу.
«Я здесь, - сказала она нежно, - Нуждаетесь ли Вы в чем-нибудь? Почему Вы не спите? Всё еще ночь». Через открытую дверь можно было видеть темное звездное небо, рассеченное надвое Млечным путем.
Эхнатон улыбнулся своей жене. Он протянул ей свою руку – настолько худую, что она больше походила на руку скелета – и взял её руки в свои. Он знал, что час его смерти близок.
«Сегодня я буду приветствовать его восход в последний раз», - спокойно промолвил он. «Я хочу молиться ему, стоя на ногах. Всё еще ночь, но скоро настанет рассвет. Я должен быть готовым». И прежде, чем она смогла справиться со своими чувствами и ответить ему, он добавил, говоря без тени печали и слабости: «Моё время настало. Меня скоро забудут. Но это не имеет значения. Солнце продолжит светить, столь же прекрасное, как и раньше. Чрез него мне мельком удалось взглянуть на Единственного».
Глаза Нефертити были полны слез. «Вы не должны думать, что Вас забудут», - нежно сказала она и любящим жестом помогла Эхнатону сесть. «Как кто-либо может забыть Вас?»
«Но они забудут», - ответил фараон беспристрастно. «И какое значение это имеет? Истина не зависит от людей».
Царица посмотрела на него, а затем перевела взгляд на звездное небо. Его лицо и тело были настолько пугающе худы, что она невольно вздрогнула. Но на бледных губах играла счастливая улыбка, а глаза, узревшие Бога, были так же спокойны, как и глубокое светящееся небо.
«Может быть, Вы правы», - глубокомысленно промолвила она наконец. «Они проклянут Вас и вынудят мир забыть Ваше имя. Но никогда, никогда они не разрушат свет, принесенный Вами с небес. Веками мир может жить в неведении, и борьба может распространиться от моря до моря, становясь все страшнее с течением времени. Но настанет день, когда Истина, которую Вы провозгласили, станет снова известной, и люди из неведомых стран будут смотреть на Вас, как на кого-то более великого, чем просто человека'.
Она говорила так, как если бы внезапное вдохновение овладело ею. «Вы потеряли Империю ради
