— Я грязная, — ответила Анна. — Но думаю, это не имеет значения.
— Мы все грязные, — философски заметил Мазер, — и это имеет огромное значение. Вопрос лишь в том: что с этим делать?
Они шли до угла, направляясь в сторону парка, проклятого места, ставшего для него последней чертой перед входом в ад. Через плечо Анны была перекинута сумка из грубой, плотно сплетенной шерсти в ярких тонах греческого национального флага. Если он не ошибался, сумка была из Греции.
— Давайте я понесу сумку? — снова попытался Мазер предложить свою помощь.
— Не стоит, — ответила Анна, — я привыкла.
— Она, кажется, новая? — Мазер готов был откусить себе язык.
Анна вспыхнула, и ее темные глаза сверкнули гневом, однако она ничего не сказала. Через несколько секунд у ворот парка она остановилась. Мазер взял ее за руку и мягко, но решительно повел дальше.
— Пожалуйста, не говорите, что вы передумали. Я тоже под подозрением. У полиции все еще находится моя обувь, которую они вчера сняли у меня с ног.
— Зачем она им?
— Обувь часто говорит правду о том, где был человек, так я полагаю. Или, наоборот, где он не был.
Мазер выбрал маленький ресторанчик, где прилично кормили и где было не так людно в эти часы.
Он спросил у Анны, будет ли она пить.
— Еще бы!
Он заказал два сухих мартини.
— Подходит? — спросил он.
Анна кивнула.
— Анна, когда вам дали посмотреть фотографии для опознания, вы кого-нибудь узнали?
Анна отрицательно замотала головой.
— Это было невозможно. Чем больше я думаю об этом человеке, тем меньше помню его внешность.
— Было ли в нем что-то такое, что выдавало его как истого американца?
Анна удивилась.
— Истого американца?
Мазер пожал плечами. Он надеялся, что его вопросы что-то пробудят в ее памяти, и не скрывал своей настойчивости. Он предложил Анне сигарету, а когда она отказалась, сам раскурил ее.
— Я все время всех подвожу, я знаю, — согласилась Анна. — Но я не гожусь для подобных бесед, где все построено на ассоциациях. Я мыслю прямо и просто, в черно-белых тонах. Я могу говорить о том, что сама видела, а этого человека я в сущности не видела.
Подали мартини.
Они чокнулись, и Анна отпила глоток.
— Почему, Эрик? Почему все это произошло?
Мазер молча смотрел в стакан на золотой кружок мякоти лимона в кольце более темной кожуры.
— Потому что кто-то испугался?
— Почему вы так говорите?
Анна отбросила пряди волос за плечо.
— Не представляю, как можно убить без страха. Но кто мог бояться Питера?
— Разве вас он никогда не пугал… своим интеллектом?
— Нет, — ответила Анна, и Мазер не сомневался в ее искренности.
Он криво улыбнулся.
— Мешать соединенью двух сердец, я не намерен…
— Что это значит?
— Это Шекспир.
— Я знаю, — перебила его Анна. — Но что именно вы хотите этим сказать? Вот что мне нужно знать.
— Вы всегда столь ужасающе прямолинейны? — Мазер отпил щедрый глоток мартини, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.
— Я прямой человек, — ответила Анна, уже взяв себя в руки.
Мазер засмеялся столь неточному эвфемизму.
— Думаю, что я всего лишь хотел сказать, что если двое мыслями близки друг другу, они могут войти в контакт, не прибегая к ханжеским уловкам, за которыми мы так любим прятать наше несовершенство.
— Что означает контакт?
Мазер воздел руки к небу.
— Ничего грязного, уверяю вас.
— Это я и хотела прояснить, — заявила Анна. — Между мною и Питером ничего подобного не было.
— А если бы было, то вы сочли бы это грязным?
— Глупый вопрос, Эрик!
— Не понимаю, почему он вам кажется глупым.
— Любой вопрос, основанный на ложном предположении, лишен смысла.
— С точки зрения математики, — согласился Мазер. — Но человеческое сердце это поле для охоты и единственными указательными знаками здесь являются гипотезы, предположения. Не забывайте этого. А теперь допивайте мартини и мы попросим повторить, пока будем заказывать обед.
Анна улыбнулась.
— Вы великолепны!
Но такая реакция только вызвала у Мазера раздражение.
Это был искренний и импульсивный комплимент. Он не искал комплиментов, но верил в их искренность. Неожиданная тоска была невыносимой: словно дорогой ему человек должен умереть до того, как он сам вернется к жизни. Глядя на темнеющую кожуру лимона в пустом стакане, он думал, что его собственная болезнь, подобно древней чуме, излечима только смертью.
Он откинулся на спинку стула, не сводя глаз с лица Анны, и начал свой рассказ:
— Ростом он пять футов десять дюймов, крепкого телосложения, с маленьким круглым лицом и отвислыми щеками. Когда он жует резинку, кожа на его скулах неприятно морщится. Нос с плоскими, словно прижатыми ноздрями, однако кончик его мясистый, похоже в детстве его постоянно тянули за нос. Глаза как две круглые черные пуговицы, а брови темные, густые, сросшиеся на переносице. Такое впечатление, будто кто-то провел по лбу черной краской сплошную линию.
Анна с округлившимися от волнения глазами провела языком по пересохшим губам.
— Где вы видели его, Эрик?
— Это он?
Анна кивнула.
— Возле дома Бредли, когда я уходил. — Он был там, Мазер это знал.
— Вы сказали об этом в полиции? По такому описанию, они легко смогли бы создать его портрет, Эрик! Я не разглядела его так хорошо, как вы, но теперь передо мною его застывший портрет, как в ту секунду, когда я впервые увидела его.
— Более живой, чем в жизни, — иронично заметил Мазер.
— Вы должны сказать об этом лейтенанту Марксу. Или я это сделаю, хотя я могу напутать.
— Лейтенант Маркс, — повторил за нею Мазер. — Очень умный человек.
— Он гений, — охотно согласилась Анна, но увидев брезгливую гримасу на лице Мазера, поспешила добавить: — Я хочу сказать, что он не так туп, как все остальные. Он все понимает так же, как и вы, и начинает всегда с гипотезы, давая людям возможность думать вслух.
Мазер улыбнулся.
— Может, вы теперь пустите в ход алгебру, Анна?
Она отпила немного мартини и, посмотрев карточку меню, отложила ее в сторону.
