Маркс признал, что подобная характеристика весьма удачна.
— Например, слова, которые он произнес вчера, уходя…
— Ну это чертовски непорядочно, — возразил кто-то. — Вне контекста они могут означать для каждого все, что кому заблагорассудится.
— Они были сказаны без контекста, не так ли? «Агамемнон умер сегодня вечером». Что это для тебя значит?
— Он сказал: «Помните слова Живи, Суини. Агамемнон умер сегодня вечером». Для меня это означает, что мы живем в раю, созданном Суини, в обществе обезьяноподобных с толстыми от излишка денег шеями. Герой, личность, раздавлена ими, уничтожена. — Юное лицо говорившего зарделось румянцем волнения от собственного красноречия.
— Мой дорогой друг, ты кривишь душой, — возразил ему его оппонент. — Совсем не это говорил Элиот.
— Разве не это он имел в виду? — обратился к друзьям за поддержкой взволнованный юноша.
Маркс воспользовался неожиданной паузой и уступил свое место Салли, которая появилась рядом с пустым стаканом в руке.
— Бедняга Суини, — промолвил Маркс и кивком стал прощаться со всеми. — Счастливого вечера и спасибо.
Он поспешил к бару, расплатился, а затем, примерно в то же время, что и Мазер вчера, покинул таверну «Красная лампа». Напротив через улицу открылись двери театра «Треугольник». Наступил антракт.
Он сидел в машине еще несколько минут, размышляя. Агамемнон умер. Это что? Пророчество? Чувство вины? Или просто нелепость, не имеющая отношения к Бредли? Пришло время повидаться с тем, кто объяснит ему, что все это значит. Или же что-либо придумает? Так или иначе, но ботинки все равно надо вернуть.
Он позвонил по радиотелефону на пункт связи и узнал, что ему звонила Анна Руссо и оставила свой номер телефона.
Маркс позвонил ей из ближайшей телефонной будки. Она сообщила, что Эрик Мазер видел у дома Бредли человека, похожего на того, которого она встретила в вестибюле своего дома.
Глава 14
— Мой дорогой лейтенант, пока я не узнал, что Анна пыталась обрисовать вам этого типа, мне и в голову не пришло, что здесь может быть какая-то связь.
Сегодня он опять переигрывал, стараясь казаться невозмутимым. Облачившись в бархатный смокинг, Мазер решил и это использовать. Вытянув длинные ноги в домашних туфлях, он лениво положил руку на спинку дивана. Как бы Мазер себя ни подавал ему, он был не по вкусу Марксу.
— Как палец?
Мазер, описав ногой круг, поджал пальцы. Следовательно, все зажило.
— В котором часу, профессор, вы поняли, что полицию может интересовать этот человек?
— Анни и я во второй половине дня решили выпить что-нибудь. Это было что-то ближе к шести часам вечера.
— Она не сказала вам, насколько это может оказаться важным для нас?
— Если бы это было настолько важным, лейтенант, вы бы сами могли мне это сказать. Я прождал вас весь вечер. Я знал, что вы придете.
— Интуиция?
— Называйте это так.
— Вам ваша интуиция вчера вечером не подсказала, что Питера Бредли могут убить, скажем, в девять тридцать?
На высоких скулах Мазера, чуть подрагивая, натянулась кожа.
— Нет, клянусь Богом, у меня не было никаких предчувствий!
Ответ был слишком эмоциональным для человека, не причастного к событиям того вечера.
— Вы чего-то ждали? Это бесспорно, судя по вашему поведению. Упростите наш разговор и расскажите мне все.
Мазер покачал головой и пожал плечами.
— Я все равно узнаю, рано или поздно. Можете быть в этом уверены, — сказал Маркс.
— В таком случае проинформируйте и меня тоже, — ответил Мазер, явно бравируя. В присутствии Маркса ему хотелось — и тем сильнее, чем больше он этому сопротивлялся, — выставить себя паршивеньким, слабым человечком, хлыщом, который уже противен самому себе. — Как я уже сказал сегодня Анне, никто из нас не может сказать, что он полностью невиновен.
Что бы это значило, подумал Маркс. Он не собирался позволить этому лжецу и притворщику водить себя за нос. Откинувшись на стуле и сложив руки, он почувствовал всей спиной неприятную жесткость спинки, впившейся в позвоночник. Маркс улыбнулся, чтобы не выдать себя.
— Я невежда, — сказал он Мазеру. — Объясните мне, кто такой Агамемнон?
Мазер сразу догадался, откуда Марксу это известно.
— Согласно легенде, он был предводителем греков в Троянской войне. Вернувшись, был убит женой и ее любовником… — Он умолк, увидев по лицу Маркса, что это произвело на него впечатление, столь же сильное, как от неожиданного удара.
— О, Господи! — невольно воскликнул Мазер.
Маркс молча смотрел на него и ждал.
— Я не любовник Джанет Бредли, — очень тихо промолвил Мазер.
Впервые Маркс уловил что-то человеческое в нем и был взволнован.
— Что вы имели в виду, когда в таверне сказали: «Агамемнон умер сегодня вечером».
— Это слова из поэмы Элиота…
— Я знаю это, — оборвал его Маркс. С него хватит поэзии на сегодня, подумал он. — Я спрашиваю вас, что вы имели в виду?
— Я не собираюсь вам этого говорить. Ребята ничего не знали, да и сам я тоже не знал этого тогда. Я могу придумать сейчас что угодно и вам придется мне поверить. Это очень личное, сэр, и никого не касается. Но я не думал о Питере Бредли, когда произносил эти слова. Я думал о себе. — Мазер вскочил. — Черт побери! Я сказал вам все, что собирался сказать. Вы не мой психиатр или духовник. Дайте мне описать этого зверя, которого я для вас увидел. А потом занимайтесь своей работой, а мне оставьте мою.
Маркс с нарочитой небрежностью вынул из кармана блокнот и ручку.
Мазер в деталях, полагаясь на свою память, повторил описание человека по имени Джерри, каким он обрисовал его Анне, включая его странный нос, за который его, возможно, таскали в детстве, и добавил, что Джерри мог сам его повредить, например, упав.
Это было, подумал Маркс, довольно красочное описание человека, которое под силу лишь художнику.
— А теперь, где он был, когда вы увидели его, профессор?
Мазер разгадал ловушку, в которую по собственной воле чуть не угодил. В сумерках на улице, едва ли можно так хорошо разглядеть человека.
— Когда я спускался с крыльца, он стоял на улице и смотрел на дом Бредли. Он напомнил мне одного русского дипломата, о котором я забыл. Но, проходя мимо него, я удивился, что ему нужно в этом квартале.
— Куда он направился?
— Я не столь любопытен, лейтенант, к тому же я тут же забыл о нем, пока теперь Анна не напомнила. — Видит Бог, как он старался забыть о Джерри после того, как покинул дом Бредли!
— Что в его описании Анной Руссо заставило вас подумать о нем? — прямо спросил Маркс. — Показания Анны были примечательны тем, что она практически не смогла описать этого человека.
