в 17.30.
Одним из немногих дел, которые ещё оставалось сделать, было бросить жребий, в каком порядке нам прыгать. Мы собрались у Скотта, чтобы сделать это, а потом насладиться хорошим ужином.
До прыжка оставалась ещё неделя, а я уже волновался. Нечто нереальное медленно становилось действительностью. Башня пугала меня. Я действительно хочу прыгнуть со здания в центре Парижа? А если я приземлюсь на проезжей части и меня собьёт машина, или после раскрытия парашюта я врежусь в окно?
Поскольку Скотт уже прыгал с башни, мы решили, что первый номер уже был, и надо тянуть номера два, три и четыре.
Мы открыли бутылку «Джек Дэниэлс», и я налил каждому по стакану, в то время как Скотт писал цифры на бумажках. Я всем сердцем надеялся, что не вытяну номер 4 и не буду опять последним. Одно дело — наш предыдущий прыжок с моста, где вокруг лес, тихо, спокойно… И совсем другое — стоять в полном одиночестве на крыше небоскрёба в центре шумного людского муравейника и ждать. Скотт положил свёрнутые листки бумаги в кастрюлю и перемешал их. Каждый из нас взял по одному, и я поспешно развернул свой.
— Я прыгаю вторым, — сказал Скотт.
На моём листке был номер 4. Я был ужасно разочарован.
Мне опять придётся прыгать последним! Первым был Бернар. Они со Скоттом не могли удержаться от смеха, когда поняли, что я снова проиграл.
— Это не смешно! — закричал я. — Один раз — ладно, но не два раза подряд. По-честному, один из вас должен поменяться местами со мной.
Это было легче сказать, чем сделать. Бернар был очень рад прыгать первым и отказался меняться. Скотт же определенно не собирался быть последним и прокомментировал ситуацию так:
— Йефто, раз уж тебе опять выпадает прыгать последним, то и продолжай. Однажды это может тебе здорово помочь.
В конце концов я успокоился, чему отчасти помог приготовленный Скоттом восхитительный ужин. Остальную часть вечера мы провели в баре, слушая американскую группу, игравшую блюз. Беседовали о чем угодно, кроме прыжка. Было очень приятно расслабиться, выбросив из головы беспокойные мысли.
Мы решили уложить парашюты на рынке недалеко от квартиры Скотта, как мы делали и перед прыжком с Кохертальбрюкке. Рынок был открыт утром каждый четверг и субботу. На день раньше открытия там появились несколько пузатых мужчин, которые быстро и точно установили металлические каркасы шести с половиной футов высотой. Затем их покрыли брезентом, чтобы защитить товары от дождя и солнца. Когда примерно в два часа дня торговля закончилась, та же команда толстяков вернулась и убрала каркасы.
Я без ума от авокадо. Молодой человек из Калифорнии продавал на этом рынке самые большие и вкусные авокадо, которые я когда-нибудь пробовал. Ещё я повадился ходить в рыбный ряд, чтобы купить дюжину устриц на завтрак. Тогда я как будто вкушал свежесть океана, и с каждым таким завтраком мое настроение улучшалось. Мясо я покупал редко, потому как холодильника в моём жилище не было.
Мы укладывали наши парашюты в субботу днем после закрытия рынка. Снова я разложил Клаудию на твердом асфальте. По-моему, она была взволнована, что скоро снова полетит. Мы выяснили, что камню требуется семь секунд, чтобы пролететь 693 фута от вершины башни до земли. Четыре из этих семи секунд мы проведём в свободном падении, и три у нас останется на раскрытие. Не так уж много. Страшно делать что-то, от чего твоя жизнь зависит настолько, что нет абсолютно никакого времени на исправление возможной ошибки: семь смехотворно коротких секунд между жизнью и смертью.
Башня Монпарнас как будто наблюдала над нами, когда мы укладывались. Взглянув не неё, возвышавшуюся в миле к юго-западу от рынка, я сказал: «Ну что, мой маленький домик? Вот увидишь, победа будет за мной! У тебя нет шансов».
С севера на нас смотрела красивая и величественная башня Эйфеля. Мы думали и о прыжке с неё, но пришли к выводу, что для BASE-прыжков башня Монпарнас лучше. Башня Эйфеля конусообразная. Нужно отделиться и падать просто идеально, чтобы не удариться о расходящиеся книзу стальные лучи. Нам вовсе не хотелось проверять, получится это у нас или нет. Я, разумеется, не хочу сказать, что прыгать с башни Монпарнас безопасно. Риск переломать все кости есть всегда. Важно сравнить эти риски и выбрать менее опасное.
Закончив укладку, мы разошлись по нашим квартирам. Никто из нас той ночью не спал хорошо. Бернар бодрствовал полночи, раздумывая, надо ли ему написать завещание. Скотт размышлял, что он сделает, если один из нас убьётся. Я думал, что, если мне суждено разбиться, я предпочел бы умереть быстро. Испытываешь странное ощущение, чувствуя близость смерти, когда скоро произойдёт что-то очень опасное. Мои мысли было спокойны и холодны, когда я думал о том, чего большинство людей боится: о смерти. Но только все это очень утомляло, потому что, представляя себя в разных ситуациях, возможных во время прыжка, я думал о смерти несчётное число раз, и иногда такие мысли не покидали меня несколько дней.
В день прыжка я, как обычно, встал в семь и пошёл на работу. Но толку от меня там было немного. Ильфа Бертельсон спросила, не заболел ли я, но я не мог сказать ей, в чём дело. Всё равно она узнала бы на следующий день. За всё рабочее время я не смог сделать ничего существенного. После нескольких минут попыток, скажем, выяснить, каковы недельные продажи компьютеров, мои мысли возвращались к прыжку.
Парень из Камбоджи по имени Рэнси заметил, что я необычно пассивен и задумчив. Рэнси отвечал в «Фаси» за почту. Он был маленького роста, очень худым и темнокожим. Во время вьетнамской войны он летал на DC-3 американских ВВС, перевозя оружие к линии фронта. Три раза он был сбит, но всегда успешно выздоравливал. О DC-3 Рэнси часто говорил с восхищением. Когда в 1975 году его родители были убиты Красными кхмерами, Рэнси с женой сбежали через Таиланд во Францию. Мы часто разговаривали. Я рассказывал ему о парашютном спорте, а он мне — о разных случаях из жизни боевого лётчика. Мы уважали и хорошо понимали друг друга. Думаю, мы одинаково любили приключения. В «Фаси» Рэнси был единственным человеком, который знал, что мы собирались прыгать с башни. Я пригласил его приехать и посмотреть.
Вскоре после ленча я прибрался на рабочем месте и уехал домой. Клаудия была готова, ожидая только меня. Я был уверен, она чувствовала, что скоро произойдёт. Сев за стол, я написал записку, не зная только, кому:
«Я иду прыгать с башни Монпарнас. Я делаю этот прыжок добровольно и только потому, что считаю это захватывающим приключением и огромным удовольствием».
Если этот прыжок станет для меня последним, я не хотел, чтобы у моих родителей и друзей были какие-то сомнения насчёт моих истинных намерений.
Бернар уже был у Скотта, когда я пришел. Он, казалось, был вполне спокоен. Ни Скотт, ни Бернар не казались возбужденными, но, думаю, их внутреннее состояние немногим отличалось от моего. Я попросил у Скотта немного черного гуталина, чтобы почистить малость потускневшие ботинки. В конце концов, прыгая с высоких зданий, очень важно быть в сверкающих башмаках.
