ворчали, что у меня нет будильника.
– А я никогда не возбуждаюсь. Поэтому мне не нужен будильник, – сострил я, повернулся на другой бок и снова заснул.
Когда я наконец выполз из постели и заказал завтрак, было уже одиннадцать часов. Затем я уселся в гостиной и вплотную занялся апельсиновым соком, кукурузными хлопьями, ветчиной и яйцами. В эту минуту вошла Лиз. Между моим номером и апартаментами, в которых расположились Сайлас и Лиз, была дверь. Лиз легонько постучала, прежде чем войти. Выглядела она потрясающе.
– Боже, ну и видок у тебя, – сказала она.
Я не ответил. Тогда она придвинула стул, уселась напротив меня и налила себе кофе в мою пустую чашку. Я высыпал остатки сахара из сахарницы и налил туда кофе для себя.
– Кто были эти ужасные девицы?
– Марлен и Мег, – ответил я. – Или, может, то была Пег.
– Они довольно потасканные.
– Да, есть немного, – согласился я.
Лиз надела простенькое шерстяное платье, а прическу она, наверное, укладывала все утро. Она взяла себе кусочек тостика, смазала его маслом и обмакнула в желток моей яичницы. Я сказал:
– Я хотел оставить это на потом.
– Да, я заметила.
– Ты что, не завтракала еще?
– Я завтракала в половине восьмого, перед тем как Сайлас уехал в Винчестер.
– Зачем это он поехал туда?
– Там у него покупатель металлолома. После этого у него встреча с кем-то по поводу сдачи коттеджа. Его не будет весь день.
– А почему ты не поехала с ним?
– Он не взял меня. Я ему нужна буду, если с этим покупателем дело не выгорит. Он не хочет, чтобы нас видели вместе.
– Плохо, – сказал я и предложил: – Прекрасный джем. Попробуй немного.
Она взяла еще тостик и подлила себе кофе.
– Я и сама не очень-то хотела ехать с ним. Он в плохом настроении сегодня.
– Угу. Он мне уже осточертел.
– Сам виноват. Зачем ты подкалывал его вчера в лифте?
– Не знаю, – признался я.
– Вы все время цапаетесь.
– Да, детская ревность.
– Сайлас был добр к нам, – напомнила Лиз.
– Может быть, но сколько нам еще ходить перед ним на задних лапах, безмолвно сносить все и позволять ему быть в плохом настроении? Кроме того, мне надоело вечно быть шофером или каким-то придурком, который случайно нашел документы на чердаке и не слишком понимает, что там написано, или швейцаром при Сайласе, или охранником, или адъютантом. Почему я не могу хоть один раз сыграть какую- нибудь важную шишку?
– Вечно ты об этом, – вздохнула Лиз. – Почему бы тебе не поговорить на эту тему с Сайласом?
– Что я и собираюсь сделать. Пора и мне принять некоторые решения.
– И какое же твое первое решение?
– Прекрати дразнить меня, – рассердился я, но она настойчиво повторила свой вопрос.
– Ладно, – наконец сдался я. – Мне противно все это. И Сайлас мне тоже противен, если хочешь знать.
– Брось, – не поверила она. – Вы обожаете друг друга. В жизни не видела двух идиотов, которые так хорошо находили бы общий язык.
– Он сочетает в себе все, что мне ненавистно, – возразил я. – Мне не нравится его официоз, его старорежимный форменный галстук, эти его штучки из офицерской столовки. Он старомоден. Это все уже почти полностью исчезло, весь этот мир. Люди типа Сайласа слишком долго заправляли делами. Теперь пришла очередь таких парней, как я. Наступила эпоха технократов.
Лиз рассмеялась:
– А так вот ты кто – технократ? – И снова смешок. – Ты собираешься стать первым технократическим мошенником.
– Я не хочу быть мошенником. Разве ты не понимаешь, что я тебе все время толкую? Это для бездарных, никчемных сутенеров, вся эта игра. Мне не нужно крутиться, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Я не глупее всех тех людей на улице. Мне не нужны обман, ложь, чтобы прокормиться. – Лиз улыбнулась. Когда ей заблагорассудится, она становится очень вредной. – И тебе тоже, Лиз, – добавил я.
Она наклонилась вперед:
– Ну, может быть, и так, дорогой. Но я при этом не жалуюсь, а вот ты жалуешься.
Она была такой хорошенькой в эту минуту, что я чуть было не сказал ей, как я в нее влюблен, и не предложил ей убежать со мной, но испугался, что она высмеет меня и скажет, что это очередной признак незрелости. Ей хотелось говорить о Сайласе.
– Ты, наверное, ждешь не дождешься возглавить наше трио, – обвинила она меня. – Лично я готова подчиняться его приказам, даже если иногда он ведет себя как старый упрямый осел. Он переживает за всех нас, не забывай об этом.
– Я бы тоже непрочь немного поволноваться, если бы он дал мне немного денег и посвятил в свои планы, – парировал я.
– А по мне пусть все остается как есть, – сказала она. – Он великолепен в своем роде, даже если иногда и задирает нос, но все равно в прошлом он был очень добр к нам. И я это помню, а ты как хочешь.
– Ты просто стараешься уговорить себя, – сказал я. – И когда же Сайлас был добр к тебе?
– Сайлас долгое время дружил с моим отцом, прежде чем мы с ним познакомились. Я работала администратором какого-то паршивого отеля во Франкфурте. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Вы Элизабет Мейсон?». Я кивнула, но не совсем поверила ему, однако он только попросил меня передать привет моей матери, когда поеду домой в следующий раз. Он всегда был добр и внимателен ко мне, совсем еще ребенку, в то время. Ты даже не представляешь, как трудно работать в немецкой гостинице. Дирекция – просто гестаповцы, да и посетители не лучше. Туристы обращались со мной как со швалью, пока в один прекрасный день не теряли камеру в ресторане, или их ребенка не стошнило в спальне, или же им не понадобился зубной врач в два часа ночи, а иногда просто какая-нибудь немецкая девица, видите ли, немного поскандалила в номере и, может быть, удастся выдворить ее оттуда… Вот тогда меня тут же умасливали небольшими чаевыми. Я ненавидела этих негодяев и всегда буду счастлива обмишурить их, как они с радостью облапошивали меня. Их вовсе не волновали мои заботы, когда я, зарабатывая пять шиллингов в неделю, изо дня в день ела только картошку и кислую капусту, чтобы сэкономить деньги на починку обуви! Им было наплевать. А Сайласу нет.
– Да уж, он не наплевал. Это сразу заметно.
– Ты не совсем прав. Я виделась с Сайласом каждый день, неделями, прежде чем он назначил мне свидание. Он был добр и великодушен. Когда он ездил в Лондон, то всегда возил письма моей матери, а однажды привез мне на день рождения от мамы торт с праздничной надписью. Ему пришлось держать его на коленях всю дорогу в самолете, чтобы не испортить украшения из крема и надпись «С Днем рождения, Лиз. Мама». Он мог и не делать этого, он ничего с этого не имел.
Судя по всему, Лиз явно впадала в сентиментальность.
– А что он делал во Франкфурте? – поинтересовался я.
– Он жил там после войны как гражданское лицо вместе с остатками Союзного Военного Руководства. У него и сейчас там много связей. В то время он был моложе, и смеялся чаще. Он был забавный, отважный и богатый.
– Очень богатый?
– Ну, не в нашем сегодняшнем понимании этого слова. Правда у него было полдюжины приличных
