запас воды или же переносить линию фронта ближе к лесу.
Томасу случилось однажды, потеряв лошадь, застрять в пустыне на четыре дня. С собой у него было две фляги с водой, и на второй день одну он истратил на обтирание. Но в конце третьего дня болезнь все же овладела им, и это было так мучительно, что он с трудом передвигал ноги. Кожа стала серой, шелушилась, из всех пор сочился омерзительный запах. А до ближайшего леса оставался еще День ходьбы.
В приступе отчаяния он разделся донага, рухнул на песок и молил палящее солнце сжечь его плоть дотла. Он впервые понял, что это такое быть Обитателем Пустыни. Воистину прижизненный ад.
Утром четвертого дня он увидел мир по-другому. Свежей воды хотелось уже меньше. Песок не обжигал ноги. И впервые появилась мысль, что вполне возможна жизнь и с такой, серой, кожей. Он решил, что начались галлюцинации, и приготовился к вечеру умереть от жажды.
На него случайно наткнулись Паршивые и приняли за своего. Он выпил их затхлой воды, надел плащ с капюшоном и попросил коня. Женщину, которая отдала ему своего, он помнил до сих пор — словно встретил ее вчера.
— Ты женат? — спросила она.
Томас смотрел на нее, чувствуя, как пылает под капюшоном голова. Вопрос застал его врасплох. Ответь он «да», она могла бы спросить, на ком, а это было чревато неприятностями.
— Нет.
Она приблизилась, заглянула ему в лицо. Глаза ее были тускло-серыми, почти белыми. Щеки — пепельными.
Откинув капюшон, она явила его взору выцветшие волосы. И Томас понял, что эта женщина делает ему предложение. Более того, он вдруг понял, что она красива. Солнце ли голову напекло, болезнь ли овладела рассудком, но она показалась ему соблазнительной. Не просто красивой, а именно соблазнительной. И не воняющей. На самом деле он был уверен тогда, что, превратись он снова каким-то чудом в прежнего Томаса с гладкой кожей и зелеными глазами, вонючим оказался бы для нее он. Внезапное влечение к ней ошеломило его.
Лесные жители, поклявшись не забывать любовь, которой окружал их Элион в разноцветном лесу, следовали заповедям Великой Любви. Паршивые от нее отреклись. До того момента Томасу и в голову не приходило, что Паршивые тоже знают, что это такое — влечение мужчины к женщине.
Она коснулась рукой его щеки.
— Я — Чилис.
Он застыл в нерешительности.
— Хочешь ли ты пойти со мной, Роланд?
Так он назвался ей, зная, что его настоящее имя слишком известно.
— Да. Но сначала я должен исполнить свою миссию, и для этого мне нужна лошадь.
— Вот как? И какая же у тебя миссия? — Она чарующе улыбнулась. — Ты — великий воин, коему поручено прикончить убийцу рода человеческого?
— На самом деле я — ассасин. — Он думал вызвать этим почтение к себе, но она держалась так, словно встречи в пустыне с ассасинами были для нее делом привычным. — А кто он такой, этот убийца рода человеческого?
Глаза ее потемнели, и он понял, что задал неправильный вопрос.
— Если ты — ассасин, то должен это знать, не так ли? Существует лишь один человек, которого клянется убить каждый ассасин.
— Да, конечно, но знаешь ли обязанности ассасинов ты? — спросил он, прикидывая про себя возможности бегства. — Если ты и впрямь хочешь носить моих детей, тебе, наверное, стоит знать, с кем ты будешь строить свой дом. Поэтому скажи мне, кого мы, ассасины, клянемся убить?
Он сразу понял, что такой ответ ей понравится.
— Томаса Хантера, — сказала она. — Это он — убийца мужчин, женщин и детей, и это его мой отец, великий Кваронг, приказал убить своим ассасинам.
Дочь Кваронга! Он беседовал с принцессой пустыни.
Томас склонил голову в знак покорности.
Она засмеялась.
— Не будь глупцом. Как видишь, я не ношу на рукаве примет своего ранга.
То, как потемнели ее глаза, когда она произнесла его имя, Томаса встревожило. Он знал, что Обитатели Пустыни считают его таким же презренным существом, как и он — их. Но одно дело — говорить об этом с друзьями на привале после битвы, и совсем другое — слышать это из уст столь привлекательного врага.
— Пойдем со мною, Роланд, — сказала Чилис. — Я предложу тебе кое-что получше, чем дурацкая беготня в поисках Хантера. Все знают, что он слишком хорошо владеет мечом, чтобы эта бессмысленная стратегия моего отца могла себя оправдать. Мартин, наш замечательный новый генерал, найдет для тебя достойное место.
Тогда он впервые услышал имя нового генерала.
— Прости, но я единственный ассасин, который сумеет найти убийцу рода человеческого и прикончить его.
— Вот как? Ты настолько ловок? И настолько умен, чтобы прочесть то, чего не в силах прочесть ни один человек?
Она, кажется, смеется над ним? Думает, он читать не умеет?
— Конечно, прочту.
Она подняла бровь:
— Исторические книги?
Томас сморгнул.
Древние книги? Неужели она говорит о них?
— У тебя они есть? — спросил он.
Чилис отвернулась:
— Нет. Но я их однажды видела. Прочесть эту невнятицу может только истинный мудрец.
— Дай мне коня. Позволь мне исполнить мою миссию, и я вернусь, — повторил он.
— Коня я дам, — молвила она, снова накидывая на голову капюшон. — Но возвращаться не трудись. Если для тебя важнее еще одно убийство, чем служение твоей принцессе, я приняла тебя не за того человека.
Она велела кому-то из своих сопровождающих дать ему коня и гордо удалилась.
Потом, уже на опушке леса, его едва не прикончила собственная Стража. Вечером четвертого дня он, наконец, омылся в озере. Ежедневное очищение обычно даровало удовольствие, но на этой стадии заболевания сопровождалось невыносимой болью. Погружаясь в воду, он чувствовал себя так, словно с него живьем сдирали кожу. Неудивительно, что Паршивые так боялись озер…
Но боль вскоре прошла, и, когда он вынырнул, кожа уже очистилась. Исчез и запах, и Рашель, наконец, пылко расцеловала его. Возвращение героя отпраздновали в тот вечер в деревне с большим, чем обычно, размахом.
Однако память об ужасном состоянии, в котором Паршивые жили постоянно, его не оставила. Не забылся и образ женщины из пустыни. Ведро воды Элиона — все, что требовалось, чтобы она могла стать такой же, как Майкиль.
Но, что бы ему ни хотелось думать об Обитателях Пустыни, одно оставалось неоспоримым — они отреклись от путей Элиона. Они стали врагами, и вовсе не их гниющую плоть так пылко ненавидел Томас, а их лживые, вероломные сердца. Клятву смести Орду с лица земли или умереть Лесные Стражники давали во имя Элиона.
— Ну, как, получилось? — спросила Майкиль.
— Что? — Голова у Томаса трещала. — Увидеть сон? Да, получилось.
— А вызнать, как обрушить скалу, — нет, как я понимаю.
Послышался стук копыт. Из-за поворота тропы на взмыленных лошадях выехали Уильям и Сюзанна.
