Путь сквозь лес

Открытка, содержащая это грубоватое послание, была доставлена в управление полиции в Кидлингтоне – Морс не смог вспомнить адрес Льюиса. К тому времени, когда открытка попала Льюису в руки, почти каждый в управлении прочитал ее. Конечно, такое нарушение тайны частной переписки могло бы несколько обидеть Льюиса.

Но не обидело. Обрадовало.

Глава семнадцатая

Выдержка из дневника, датированная пятницей 10 июля 1992 года:

Господи, пожалуйста, позволь мне очнуться от этого сна! Господи, пусть она окажется жива! Эти слова – слова, которые я написал всего несколько дней назад, – простятся ли они мне когда-нибудь?! Эти страшные слова! – когда я отрекся от любви к моей собственной плоти и крови, к моим собственным детям, к моей дочери. Но как же можно простить меня? Судьба распорядилась по-иному, и приговор ее окончателен. Эти слова могут выцвести, но они останутся. Бумагу можно сжечь, но слова будут существовать вечно. О тьма! О ночь души! Откройтесь, двери ада, возрадуйтесь, силы тьмы, – я к вам иду – всякая надежда на добродетель, всякая надежда на жизнь утрачены! Я уже пришел к вратам ада и читаю сейчас мрачные слова отчаяния над их порталом.

Глубочайшим образом я погружен сейчас в свое несчастье, в страдания ума и души. За своим письменный столом проливаю я сейчас горькие слезы. Я кричу: «Прости меня! Прости меня!» И затем снова кричу: «Прости меня! Каждый, простите меня!» Верил бы я по-прежнему в Бога, искал бы спасения в молитве. Но не могу. И даже сейчас – даже в бездне отчаяния – яне говорю правды! Да будет известно, что я еще раз буду счастлив – какой-то завтрашний час принесет мне завтра счастье. Она придет. Она придет сюда. Она сама все устроила и организовала. Она – вот кто захотел прийти! Ради меня? Из-за моего состояния – ради горя моего? Хотя разве имеют значение эти объяснения? Она придет, завтра она придет. Она, которая для меня драгоценней всех, даже матери, выстрадавшей всю эту боль...

(Позднее.) Я так унижен, что хотел бы умереть. Мой эгоизм, жалость моя к самому себе так велика, что у меня не осталось жалости к другим – другим, кто столь сильно скорбит. Я только что перечитал одно из стихотворений Харди. Раньше я знал его наизусть. Теперь забыл, и сейчас мой левый указательный палец ползет по строчкам, и я медленно переписываю его:

Почти уже мертвец, соломинка лишь держит,

Я скоро утону... Столь скорого ухода

Ничья душа предвидеть не могла.

И я не ведал, что погублен буду.

Мне никогда не удавалось поговорить с дочерью. Я ни разу не сказал ей «моя дорогая доченька». Не знаю – и теперь уже никогда не узнаю – почему? – и никогда не смогу этого понять.

Я принял решение. Больше не буду вести дневник. Когда бы я ни просматривал написанное, никогда не находил ничего сколько-нибудь ценного – лишь самолюбование – театральность – сверхчувствительность. Только одно утверждение позволю себе. Я всегда писал по велению души, никогда не был неискренним, никогда не лицемерил. Нет, никогда!

Ну и хватит.

Глава восемнадцатая

«Странное совпадение» – если использовать фразу, посредством которой всегда объясняются такие вещи.

Лорд Байрон. Дон Жуан

Клэр Осборн свернула направо с А40 к Бенбери-роуд, зная, что ей нужно проехать всего три или четыре сотни ярдов по этой улице, поскольку она получила по почте детальную карту. Она была удивлена – сильно удивлена, – когда заметила наконец «Котсволд-Хауз» – неизмеримо более красивое и привлекательное здание, чем можно ожидать из невнятного – «пригородное, современное, уединенное» – описания, приведенного в справочнике «Хорошие отели». Она не ожидала подобной роскоши и ощутила неожиданный прилив радости, когда припарковывала свой «метро МГ» (какой ужас, что она не взяла его в Лайм!) на асфальте красновато-ржавого цвета перед двойными дверями отеля. Он был выстроен из медового котсволдского камня и эффектно смотрелся в густой зелени северного Оксфорда.

Нажимая звонок, она рассматривала фиолетовые, красные, пурпурные и белые цветы, развешанные вокруг в корзинках. Среди них красовалась надпись: 'Свободных мест нет', но Клэр успела забронировать номер на двоих. Дверь открыл высокий худощавый мужчина с чуть тронутыми сединой волосами, черными бровями, слегка рассеянной улыбкой и мягким ирландским акцентом.

– Хэлло.

– Хэлло. Мое имя миссис Хардиндж, и я думаю, вы найдете...

– Уже нашли, миссис Хардиндж. Я Джим О'Кейн. Не желаете ли войти? Добро пожаловать в 'Котсволд- Хауз'!

После этого бурного приветствия он подхватил ее саквояж и провел внутрь, где у Клэр тут же закружилась голова от изумления.

О'Кейн на секунду заглянул в регистрационную книгу, затем извлек откуда-то ключи и повел ее к плавно изгибающейся лестнице.

– Надеюсь, вам не трудно было нас найти?

– Да, спасибо, ваша карта очень помогла.

– Путешествие было приятным?

– Никаких проблем.

О'Кейн прошел через площадку, вставил ключ в дверь номера 1, открыл ее и пригласил гостью внутрь, последовав за ней с саквояжем. Затем с любезным старомодным поклоном передал ей ключ – как будто вручил букет цветов прекрасной девушке.

– Этот ключ позволит вам открыть и ваш номер, и парадную дверь, миссис Хардиндж.

– Замечательно.

– И, если вы позволите мне вам напомнить, – его тон стал извиняющимся, – это отель для некурящих... Я уже упоминал об этом в телефонном разговоре.

– Да, – подтвердила она, но нахмурилась. – Это значит – везде? Включая спальню?

– Особенно спальню, – с неохотой, но без околичностей пояснил О'Кейн.

Клэр поглядела на ключ:

– Мой муж задержался в Лондоне...

– Никаких проблем! Хотя, возможно, одна есть. У нас некоторые трудности с парковкой, если на один номер два автомобиля.

– Да, он приедет на машине. Но не беспокойтесь об этом. Кажется, на боковых улицах достаточно мест.

О'Кейн, видимо, был благодарен ей за понимание их проблемы и спросил, знакома ли она с северной частью Оксфорда. Клэр ответила, что да, знакома; ее муж хорошо знает окрестности, и поэтому помощь в данном вопросе не нужна.

Пожелав приятного отдыха миссис Хардиндж, О'Кейн удалился – оставив Клэр восхищаться дизайном великолепного интерьера. Одним словом – «En suite» [11].

* * *

О'Кейн был не очень большим охотником судить других, и в любом случае нравственность гостей имела для него гораздо меньшее значение, чем комфорт. Однако кое-что заметил и он: помимо косвенной улики, связанной с приездом семейной пары в разных автомобилях, за годы работы О'Кейн понял, что практически каждая замужняя женщина по прибытии немедленно интересуется услугами, которые предлагает отель, и тому подобными вещами. А миссис Хардиндж (?) ни одного вопроса не задала... Он мог бы также высказать предположение (если бы его спросили), что, возможно, при отъезде счет оплатит она сама – около пятидесяти процентов подобных леди поступали именно так. В начале карьеры такие вещи немного беспокоили О'Кейна. Но не сейчас. Какое это имеет значение? Имеет ли это значение вообще? Любая невенчанная пара в наши дни устроится с легкостью – не говоря уже о комнате