Путь сквозь лес

происшествие, которое случилось с молодой женщиной. Все это казалось ужасным ночным кошмаром: отчаянная борьба и внезапная смерть, если это была смерть. Может быть, человек лежит в смертельной агонии где-то там, в лесу. Конечно, это, должно быть, просто кошмарный сон – если бы не кровь, запекшаяся на ее теле! Упоминание о полиции вызвало ее истерические слезы, в ужас приводила мысль об автомобиле – автомобиле, который Майклс мог видеть прямо из коттеджа, он стоял напротив через дорогу. Но он все уладит, он обещал ей – не зная, что, собственно, обещает. Она рассказала ему о вилле «Секхэм», и он принял решение. Он отнес ее в ванну, потом заставил проглотить несколько таблеток дисприна, и очень скоро, почти как в сказке, она заснула, совершенно обнаженная, между белоснежными простынями его двуспальной кровати. А он осознал в этот момент, что он столь же испорчен, как и все остальные, потому что желал ее, желал точно так же, как другие мужчины в этот день.

На вилле 'Секхэм' Майклс застал троих, они все еще были там: Мак-Брайд, Далей и Хардиндж. Здесь он начал осознавать всю сложность ситуации, в которую они все, включая самого Майклса, попали. В итоге бы разработан план. И позднее приведен в исполнение. Только одна деталь в нем была новой. Предполагаемый визит Карин в Бленхэйм на концерт поп-музыки был использован в качестве отвлекающего маневра, поскольку рюкзак и другие личные вещи, найденные около Бленхэйма через день после концерта, направили бы всех на ложный след: навели на подозрение, что пропавшая молодая леди, скорее всего мертвая, несомненно стала жертвой одурманенного наркотиками, сексуально агрессивного молодого парня, с которым познакомилась на концерте. Страх разоблачения и финансовый крах оказались более чем достаточным мотивом для Мак-Брайда, страх перед разоблачением и скандалом – более чем достаточным мотивом для Хардинджа, и чек (ни Карин, ни Дэвид Майклс не знали, на какую сумму) – достаточным аргументом, чтобы обеспечить молчание жадного Далея.

В ту ночь в коттедже на опушке леса Карин вела себя как обезумевшая, он спал с ней, потому что она так пожелала, она искала всю ночь забвения в его объятиях, умиротворения в его любви, и он радостно, страстно удовлетворил ее желания.

Это был ее план, просьба, чтобы она поехала в Уэльс – бежать, бежать куда- нибудь, куда угодно. И на следующее утро, стартовав около шести часов из Витхэма, он отвез ее туда и оставил у доброй женщины, которая должна скоро (он это чувствовал) узнать о том, что произошло. Из своего рюкзака она взяла только шестьдесят фунтов – оставив остальные в кошельке. Деньги в рюкзаке казались им убедительной деталью.

Из Уэльса она часто звонила Дэвиду – иногда по нескольку раз за вечер. Именно она, Карин, позвонила своей матери и составила вместе с ней и сестрами следующую часть плана: подмену своего утраченного теперь паспорта паспортом Катарины, который был послан Карин в обычном конверте из Барселоны.

Наконец состоялось и возвращение в Оксфорд, к Дэвиду Майклсу, человеку, которого она любила все больше и чья забота о ней теперь уже не знала границ. Изменив прическу, выкрасив волосы в черный цвет, надев очки в черной оправе, она жила в коттедже в состоянии идиллического счастья вместе с Дэвидом и Бобби – постепенно снова возвращаясь к жизни: стаканчик в местном пабе, партия в бадминтон в деревенском клубе, членство в местном оперном обществе. И замужество! Странно, конечно, что она могла жить столь счастливо в непосредственной близости от места убийства. Но она могла. Кошмар охватил ее и кончился. Как будто возникла стена, точнее, густая сетка между ней и всей ее прошлой жизнью до встречи с Дэвидом – такая же сетка, как густое переплетение сухих веток в том месте, где на нее брызнул поток крови.

Первые шесть месяцев Дэвид надеялся, что со дня на день найдет тело, особенно когда деревья сбросили листву, или кто-нибудь случайно обнаружит его, поскольку лес был наводнен любителями птиц, барсуков, лисиц, белок, оленей... Но нет. И когда Морс спросил его, где бы он сам спрятал тело, ему не пришло в голову, что Карин могла убежать так далеко от Барсучьей Глуши вдоль Певчей аллеи.

Еще одно. В отличие от большинства шведов, семья Эрикссонов исповедует римско-католическую веру (что заподозрил Льюис, когда увидел два креста, но, к сожалению, не сказал об этом Морсу). Карин обнаружила маленькую церковь на Вудсток-роуд. Она сдала экзамен на права в начале года и приобрела привычку ездить на мессу в воскресенье утром, когда Дэвиду не нужен был его 'лендровер'. Когда же был нужен, то он ждал ее после службы у церкви. Обычно дважды в месяц. Теперь об исповеди, о которой она не сказала своему мужу всего и не поделилась с ним медленно растущим страхом, что отсутствие раскаяния в грехе убийства Майтона есть еще больший грех, чем само убийство; страхом, что она может убить снова, убить зверски и не рассуждая, если кто-нибудь будет угрожать счастью ее и Дэвида. Одновременно с этим у нее начало появляться странное, противоречивое желание – желание, чтобы кто-нибудь раскрыл правду о содеянном ею, чтобы кто-нибудь разгласил эту правду...

Но отец Ричард сказал, что не может этого сделать, но он утешил ее, и молился вместе с ней, и отпустил ее грехи во имя Бога Всемогущего.

Глава шестьдесят четвертая

Временами губы ее приоткрывались с тихим ропотом невнятных слов. В ее прелести было что-то родственное мадригалу.

Томас Харди.

Возвращение на родину

Вечером следующего дня, в среду 5 августа, Морс, Льюис и доктор Лаура Хобсон организовали небольшое празднество в кабинете Морса. В 20.30 трезвый Льюис отвез двух других участников к дому Морса в северном Оксфорде.

– Не хочешь ли ты выпить еще? – задал Морс вопрос Льюису тоном, в котором сильно ощущалось присутствие латинской вопросительной частицы num, предполагающей отрицательный ответ.

– Какое элегантное устройство! – восхищалась Лаура Хобсон новым проигрывателем компакт-дисков Морса. Десять минут спустя они сидели вдвоем, впитывая в себя 'Гленфидич' и финал 'Гибели богов'.

– Ничего равного за всю историю музыки не найти, – авторитетно объявил Морс, после того как Брунгильда исчезла в языках пламени, а волны Рейна перестали бушевать.

– Вы так думаете?

– А вы разве нет?

– Я предпочитаю елизаветинские мадригалы.

Несколько мгновений Морс ничего не говорил, казалось, опечаленный ее малой чувствительностью.

– Ох!

– Я люблю их. И не говорите, что это глупости! – сказала она. – Но мне уже пора отправляться.

– Можно проводить вас?

– Я живу слишком далеко. У меня временная квартира – в Иерихо.

– Я могу отвезти вас домой в таком случае.

– Слишком много вы для этого выпили.

– Вы можете остаться здесь, если хотите. У меня есть запасная пижама.

– Обычно я не надеваю пижаму.

– Нет?

– Сколько у вас спален?

– Две.

– И спальня номер два свободна?

– Как и спальня номер один.

– Потайного хода между ними нет?

– Я могу вызвать строителей.

Она счастливо улыбнулась и встала.

– Если когда-нибудь что-нибудь между нами и будет, главный инспектор, то будет, когда мы оба будем немножко трезвее. Лучше так. Я думаю, что вы тоже предпочли бы именно такой вариант, если честно. – Она положила руку ему на плечо. – Давайте вызывайте мне такси.

Десять минут спустя она одним касанием поцеловала его в губы – ее собственные губы были сухи, теплы и слегка приоткрыты.