«Прокоп». Он не скрывал, что глубоко оскорблен тем, что вдруг оказался под подозрением у своих собственных агентов! Скорее всего, о встрече было известно Ландретто. Может, Баснописец пытал его, чтобы выбить из него эту информацию перед смертью. Эта мысль, как и предположение о предательстве его бывшего лакея, была неприемлема Для Виравольты. Скорее всего, они проследили за Пьетро после его прибытия в Париж или за одним из других шпионов. Но в остальном все прояснялось, Анна слышала, как кто-то произнес имя Стивенса. О нем кое-что знал Шарль де Брогли. Графу было известно, что Стивенс работал на английскую контрразведку. Он был членом тайного масонского общества Сассекса, «Великой железной ложи». С помощью своих лондонских агентов Брогли смог получить дополнительные сведения. Бомарше и д'Эон вновь переправились на противоположную сторону Ла-Манша – один по поручению Сартина, другой – Тайной службы. Шарль также разузнал кое-что у лорда Стормона, английского посла во Франции. По утверждению Стормона, Стивенс, изначально действовавший по поручению Георга III, намного превысил свои полномочия без каких-либо четких указаний. У самого английского правительства на его счет возникали опасения. Оно собиралось послать собственных эмиссаров, чтобы потребовать у Стивенса разъяснений, а при необходимости и отстранить его от должности. Дело принимало дипломатический оборот.
Однако, прослышав о планах, найденных Пьетро и Анной в Эрбле, Брогли еще больше утвердился в своих подозрениях. Его все сильнее беспокоила мысль о том, что англичане, возможно, готовились сказать последнее слово в давнем споре, направив во Францию свои войска. Эволюция американской ситуации также мучила его. События развивались в ускоренном темпе, и Пьетро не терял бдительности. Планы, найденные в Эрбле, были переданы Августину Марьянну. Пока поиски в них смысла не увенчались успехом. Посланные в особняк драгуны и мушкетеры нашли его пустым. Естественно, враг передислоцировался в иное место. Все надо было начинать заново. Наконец, вызывало тревогу и еще кое-что. В миниатюрном футляре, который Пьетро нашел в Эрбле, Шарль обнаружил записку, спрятанную за медальон с портретом короля. Для главы Тайной службы, знавшего почерк бывшего монарха, сомнений быть не могло: текст был написан рукой Людовика XV. Он был адресован некой Мари:
Что касается локона, найденного в футляре, Брогли затруднялся сказать, кому он мог бы принадлежать. Пьетро вновь настойчиво попросил разыскать в архиве Тайной службы рапорты, посвященные первому Баснописцу, аббату Жаку де Марсию, и пресловутому церковному приходу Сен-Медар. Он оставался настороже.
Виравольта оказался в больших апартаментах королевы, пройдя через Салон Мира: он был полон мраморных статуй, фресок и бронзовых трофеев. Швейцарский гвардеец ударил алебардой о паркет. Он пошел объявить о прибытии Виравольты и, вернувшись, попросил венецианца минутку подождать.
Неслыханная честь – его примут непосредственно в спальне королевы.
Сложив руки на груди, он стоял перед большими окнами, слегка согнув колени; он был обут в башмаки с пряжками. Салон Мира превратился в салон игр Марии Антуанетты. Она приказала установить здесь столы, складные стулья и комоды. Пьетро глядел на улицу. Стоял зверский холод. Зима обещала быть суровой, а в Версале топили, как всегда, плохо. С неба падали крупные хлопья снега. Взор Пьетро затерялся в этом мягком, пушистом океане, покрывавшем ближние боскеты хрустальной пленкой. Он представил себе труп Ландретто и покачал головой. Ему показалось, что тело его лакея в тумане скользит перед ним, как будто в гондоле по водам лагуны. Он пытался думать о другом, глядя на блестящий лед Большого канала. Вдали он различил брошенные сани.
Боже мой, как же красив дворец в такую погоду!
Он едва не чихнул. Вдруг звонкий голос заставил его обернуться
.
– Идите! Идите!
В салоне раздался шум шагов. Из покоев королевы вышла целая армия молодых людей в париках, они несли коробки разных размеров. Посыльные ритмично семенили перед Пьетро, а на небольшом расстоянии за ними шагала миниатюрная дама, державшаяся очень прямо, чересчур надушенная и набеленная. Она шла быстро, продолжая давать им указания, постоянно приподнимая свое платье из зелено-оранжевой тафты. На ее локонах подрагивала шляпка с перьями. Она сняла одну кружевную перчатку. На щечке у нее виднелась мушка, глаза были живые и любопытные, маленький ротик ярко накрашен… На мгновение она остановилась перед венецианцем и оглядела его с ног до головы. Затем изобразила реверанс. Виравольте это показалось забавным. Он тут же узнал ее: это была Роза Бертен, модистка королевы. Она улыбнулась и еще раз ударила в ладоши: «Идите! Идите!», а затем исчезла вместе со своим войском.
В магазине Розы «Великий Могол» трудилось около тридцати работниц. Помимо экстравагантных платьев и шляп, они изготовляли белье, купальные костюмчики, туники и накидки, платочки и бантики для шпаг, веера и перчатки, тапочки и другие чудесные аксессуары. Сумбурная, но чрезвычайно работящая, наделенная сверхчеловеческими амбициями, Роза стремилась завоевать все королевские дворы Европы. После смерти Людовика XV она ввела в моду пуфы, гигантские шляпы, к которым прикреплялись самые невероятные украшения. В связи с трауром, но и повинуясь новым веяниям, она изобрела особенно причудливый пуф. Слева на шляпе располагался кипарис, украшенный ноготками, пробивающимися из крепа, изображавшего нагромождение корней; справа на затерянном среди белых перьев роге изобилия покоился сноп пшеницы. Эта шляпа быстро уступила первенство «пуфу прививки», созданному в честь храбрости короля, который в июне отважился сделать прививку от оспы – операцию, все еще внушавшую страх возможными побочными эффектами. Модистка воспользовалась этим фактом, чтобы соорудить на своей шляпе оливковое дерево, которое обвивал змей Эскулап. Оливковое дерево поддерживало увитую цветами дубину, предназначенную для того, чтобы сразить ветряную оспу. Фоном для этой композиции был закат солнца. За первыми экспериментами последовали другие сумасбродства, например «сентиментальный пуф», которому придавался окончательный вид в зависимости от настроения. В этом, безусловно, проявилась ее гениальность.
С некоторых пор все в Версале были без ума от пуфов. Иногда заходили даже слишком далеко. Но и видели друг друга тоже издалека. Окружение королевы можно было легко опознать по перьям на шляпах, достигавшим как минимум пятидесятисантиметровой длины…
Роза удалилась, и Пьетро сопроводили в спальню Марии Антуанетты.
В просторной комнате, где обычно совершался публичный туалет королевы, жили и умерли две государыни и родилось около двадцати детей Франции. Все здесь дышало одновременно уютом и величием: два трюмо из пальмового дерева, расположенные вокруг камина, барочные картинки над дверями, дугообразная роспись в картушах «Добродетели королевы». По углам красовались лепные гербы Франции и Австрии. Над зеркалами по приказу Марии Антуанетты были повешены портреты ее матери, ее брата Иосифа и Людовика XVI. Интерьер дополняла шпалера, изготовленная мануфактурой в Туре, и пышная кровать под балдахином. Все остальное находилось в полном беспорядке.
– Замечательно, правда? Это замечательно.
Первое, что увидел Пьетро, были не фрески, не трюмо, но пара ножниц. Растрепанный молодчик жонглировал ими, постоянно пощелкивая; затем он откладывал ножницы, чтобы поправить газовую вуаль на примерочном парике. Это был Леонардо, неописуемый Леонардо, вооруженный порхающим гребнем, первый парикмахер королевы, изящный бретер с серебряными ножницами, специалист по надеванию газовых шляпок, Дон Кихот локонов, укротитель непослушных вихров и принц капиллярной клоунады.
Дело в том, что этот Леонардо, хотя и не был да Винчи, обладал несравненным талантом в области ношения париков и разных видов опудривания. В былые времена у «короля-солнца» имелись и другие проблемы, кроме пресловутой анальной фистулы, вырезанной в 1685 году, а также удаленной в 1686 части нёба, вынуждавшей его бороться с дурным запахом изо рта при помощи пастилок, которые он все время сосал. Он еще и облысел к тридцати пяти годам, и тогда двор увлекся париками. После гигантских париков «в полдома» в моду вошли косички и шиньоны, которые особенно импонировали Виравольте. Дамы с их фонтанжами[36] и знаменитыми пуфами тоже не отставали. К удовольствиям, доставляемым париками, добавились радости макияжа: к свинцовым белилам каждый норовил подмешать еще и голубой тон, чтобы лучше подчеркнуть вены и белизну кожи, глаза обводились
