— Сегодня есть статья Джила?
Стефен показал где: «Регата в Монток-Пойнт».
— А-а, — разочарованно протянул Рори. — О тебе ничего…
— Так, а почему Джил должен обо мне писать, когда я ничем таким не занимаюсь?
Рори возмущенно скривился.
— Я очень хочу, чтобы ты дрался, папа. Стефен обнял мальчика за худенькие плечи.
— Да Анна убьет меня, если я это сделаю. Кроме того, ты же знаешь: я с этим покончил.
Рори вздохнул. Стефен улыбнулся:
— А где же лимонад?
— И мне тоже принеси, — сказал Дэйви, входя в салун. Он взял щетку и погнал опилки по полу. — И кусок ягодного пирога не забудь.
— Пирог уже съели, Дэйви, — сказал Стефен. Дэйви прислонился к щетке.
— Но Анна мне обещала. Я только один кусок съел.
— Извини, Дэйви, — сказал Стефен и потянулся. — Если бы я знал, то съел бы поменьше.
Стефен опять вернулся к газете, но все его мысли были о предстоящем матче. Нужно сказать Анне, и поскорее, пока она не услышала от кого-нибудь другого.
Рори вернулся с запотевшим кувшином и тарелкой пирожных с корицей.
— Анна сказала, что пирог съели. Для стряпни очень жарко, и она не будет больше топить, пока снова не похолодает.
— Вообще не будет топить? — испуганно спросил Дэйви. — А тогда что же мы будем есть?
— Вы едите бесплатный ленч ежедневно, — сказал с раздражением Эмет. — Вы только и думаете о своем желудке!
Дэйви вернулся к уборке с мрачным лицом. Стефену стало неловко. При всей своей страсти к справедливости, Эмет чувствовал свое превосходство из-за того, что родился в Америке. Он глядел на Дэйви сверху вниз, как, впрочем, и на других новоприбывших. Эмет никогда не мог понять, что для всех, кто голодал, всегда было мало еды.
Мысль о голоде напомнила Стефену признание Анны прошлой ночью, и его гнев снова разгорелся. «Господи, помоги! — думал он с горячностью. — Помоги мне сделать так, чтобы Анна никогда больше не страдала!»
— Эмет, ты на самом деле собираешься сражаться в Ирландии? — неожиданно спросил Рори.
Эмет переглянулся со Стефеном.
— А как ты об этом узнал, Рори?
— Да Пэги говорит, что ты ненавидишь англичан и хочешь прогнать их из Ирландии.
Эмет опустил голову.
— Я не один, кто англичан ненавидит.
— Но ты же не настоящий ирландец! Ты же здесь родился.
Стефен поднялся из-за стола. Он прошел к бару и налил себе лимонаду. Ему хотелось знать, Рори просто болтает или что-то слышал о плане доставки оружия и о роли Эмета во всем этом.
— Я такой же ирландец, как и ты, — сказал Эмет Рори. Его лицо покрылось румянцем гнева. — Мой отец приплыл сюда из Ирландии из-за того, что помещик отобрал у него землю. Мой отец был хорошим человеком, но умер во время пьяной драки на одной из улиц Нью-Йорка.
Эмет ожесточенно тер стойку.
— Англичане разбили его сердце и выгнали из дома. Из-за них я вырос, не зная отца.
Рори немного помолчал, а потом сказал:
— Я никогда не знал маму, никогда. И я по ней не скучал, потому что у меня была бабушка, а сейчас Анна. Но только из-за того, что у тебя умер папа, тебе не нужно ехать сражаться с англичанами. У тебя же здесь остаются мать и сестра, да и мы тоже.
Эмет чистил краны на пивных бочонках и ничего не говорил.
— И где это ты узнал, Рори, что Эмет собирается сражаться? — спросил Стефен.
— Пэги рассказывала Анне. Она сказала, что мама не хочет его отпускать. — Он понизил голос. — Я еще кое-что слышал об оружии, но не скажу ничего.
Стефен взглянул на Эмета. Он не верил своим ушам.
— Рори, займись делом, — сказал он. — Да и ты тоже, Дэйви. Я хочу переговорить с Эметом.
Когда они остались одни, Стефен взорвался:
— О чем ты думал, рассказывая Пэги и матери об оружии? Мне казалось, Эмет, у тебя в голове кое-что есть. Не знаешь, что ли, что если словцо вылетит, какой-нибудь информатор тут же заявится к британскому консулу? А в Дублине они приготовят камеры в тюрьме для новых ирландских мучеников.
Эмет покраснел еще сильнее.
— Она плакала, когда я сказал, что уезжаю. Я должен был объяснить.
— А не рыдает ли она сейчас пуще прежнего, узнав об оружии? И совсем успокоится, если тебя в тюрьму посадят? Господи, помилуй, Эмет!
Стефен был так напуган, что счел необходимым еще раз сказать об опасности транспортировки оружия.
— Ты можешь и погибнуть! Ты понимаешь это?
— Извини, Стефен.
Стефен пробежал пальцами по лицу.
— Я поговорю с твоей мамой, да и с Пэги тоже. Уверен, что они будут молчать. Но вот Рори… Боюсь, что ему захочется похвастаться. И тогда слухов не остановить.
В этот вечер Стефен поговорил с женщинами Кэвенах и убедил их молчать о главной цели отъезда сына и брата, а соседям посоветовал говорить, что Эмет собирается в Ирландию повидаться с родственниками, дать им денег и уговорить эмигрировать в Америку.
Бледные от страха Пэги и ее мать обещали все сделать, как он сказал.
Но Анна была менее послушной.
— Только не впутывай его во все это, — говорила она Стефену ночью. — Ведь теперь его мать и Пэги все глаза выплачут.
Стефен лежал на спине, закрыв глаза рукой.
— Эмет сам решил ехать. Он уже достаточно взрослый…
— Взрослый! Да он еще мальчишка!
— Он имеет право делать то, что считает нужным, — ответил Стефен. — Может, для него это и не так плохо… У Пэди Мак-Карси ума на десятерых. Он не позволит спешить. Все это может растянуться на несколько лет.
Анна была не так сердита, как напугана.
— А как с Рори? Ты с ним поговорил? — спросила она.
Стефен поднял руку. Свет лампы позолотил волосы и углубил складку между бровей.
— Я сказал ему, что это не мальчишеская игра, что ему лучше забыть об этом. Молю Бога, чтобы он принял мои слова к сведению.
Анна вспомнила о том, как Стефен был нежен с ней прошлой ночью, когда она рассказала свою ужасную тайну. Услышав о ней самое худшее, он принял это. Более того — утешил…
Она подошла к постели и села рядом с ним.
— Я очень беспокоюсь, Нэн.
Она провела рукой по его мускулистой груди, покрытой мягкими золотисто-каштановыми волосами. На нем ничего не было, кроме боксерских трусов. Анне очень хотелось расстегнуть пуговицы и сделать то, что так нравилось ему. Она сжала его большие руки.
— Рори — разумный ребенок. И он любит Эмета. Он не проболтается.
Стефен вздохнул.
— Надеюсь, дорогая.
Стефен работал в конторе, когда вдруг услышал незнакомые шаги. Он оторвал взгляд от бухгалтерских книг и провел рукой по лбу. Третий день длился изнуряющий зной. Дверь в холл оставалась открытой, так же как и окно за спиной, но не было никакого движения воздуха.
