противоположную стену и заметалось по всей комнате. Малер рухнул на крутящийся табурет у фортепьяно и, прижав руку к сердцу, замер. «Что-то» снова начало биться, устремилось к шкафу и на его верху наконец замерло…
Он пропал. Ничего не видно. Если бы он знал! Вот к чему приводит любопытство. Наконец его зрачки расширились, и он смог посмотреть, что его окружает. Прежде всего самое опасное: человек — вон он сидит и не спускает с него глаз. Что он собирается делать? Может быть, надо проявить инициативу и напасть первым?
Малер смотрел на беркута уже без прежнего испуга. Он не двигался, понимая, что не надо пугать птицу…
Нет, пожалуй, человек не желает ему зла. Он осторожно расправил крылья и не почувствовал особой боли. Удар о стену оказался не таким жестоким, как он вначале подумал. Вперед! Пока человек сидит спокойно, пусть страшно, но он выберется отсюда.
Вы никогда не слышали рассказов о беркутах, влетевших в дом? Малер, не спуская с птицы глаз, пытался вспомнить старые предания австрийских гор. Забытые предания, которые могли бы рассказать о появлении в домах этих ужасных хищников. Вспомнить хоть что-нибудь, что напомнило бы о подобном случае, лишь только не оставаться один на один с этим символическим явлением, еще непонятным, но наверняка пугающим.
Он с силой взмахнул крылом, взлетел, вырвался через окно на волю и устремился к небесам.
Густав встал и, слегка наклонившись, проследил его полет. Когда беркут скрылся из виду, он рухнул на диван рядом с рабочим столом. И в эту минуту из-под шкафа медленно вышел ворон. «Это кошмар!» — подумал Малер. Ему казалось, что птица, которая была прямо против него, не спускает с него глаз. Значит… это конец?
— Густав, Густав, где же ты? Ты откликнешься наконец? Веберн приехал.
Это был голос Альмы. Ах да, юный Антон Веберн, с которым он встретился на одном из этих скучных вечеров, что бывают в венских салонах. Он тогда пригласил его посетить Тоблах.
Ворон тоже взлетел и покинул комнату через окно.
В двери появился молодой человек лет тридцати, его худое узкое лицо не выдавало ни малейшего волнения, а глаза за стеклами маленьких круглых очков оглядывали комнату.
— Господин Малер? Вы меня ждали, господин Малер?
— Да, да, Веберн, входите, прошу вас. И прикройте дверь.
Еще не выйдя из шока, Малер не поднялся с дивана, он не в силах был даже шевельнуться. Тот ли человек этот молодой композитор, в ком он нуждается? Несмотря на свою молодость, он держится очень уверенно. Поймет ли? Не ошибся ли он в оценке, услышав его такую сложную музыку? Действительно ли это его преемник?
Веберн дошел до середины комнаты и с интересом разглядывал старый инструмент.
— Он вам нравится, не правда ли? Это один из первых «Бехштейнов»… 1857 года, — сказал Малер.
Не ответив, Веберн направился к инструменту. Он медленно провел пальцами по клавишам из слоновой кости и неожиданно правой рукой сыграл несколько нот.
Малер быстро вскочил с дивана.
17. ПЕРВЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
— Мадемуазель Форцца? Летисия Форцца?
— Да, это я.
Летисия старалась скрыть, что она внимательно рассматривает странного человека, что стоял на лестничной площадке за приоткрытой дверью, которую удерживала цепочка. На вид лет тридцать, лицо открытое и не лишено приятности, не слишком длинные светлые каштановые волосы в легком беспорядке. Его куртка выдавала в нем человека, ведущего активную жизнь, и в то же время с определенным вкусом. Итальянка, какой она наполовину была, сразу же узнала в ней руку Карутти. Мужчина, который стоял рядом с ним, постарше и повыше, имел явную склонность к ярким цветам, о чем свидетельствовала его красная куртка.
— Комиссар Жиль Беранже и инспектор Летайи, — объявил молодой человек, показывая свою трехцветную карточку.
Летисия сняла цепочку и распахнула дверь. Летайи невольно присвистнул, и непонятно было, что вызвало его восхищение — квартира или ее хозяйка.
— По какому поводу? — спросила Летисия безразличным тоном. — Я оплачиваю все штрафы, и, думаю, я никого не убила, даже в дорожном происшествии, тогда…
— Вы знаете Пьера Фарана? — прервал ее комиссар.
— Да, конечно. Он мой друг. Так что?..
— Он мертв, мадемуазель. Его убили.
— Убили…
Летисия побледнела. Она открыла рот, но не смогла больше вымолвить ни слова. Летайи тихо покашлял. Девушка пришла в себя и, повернувшись к Жилю Беранже, спросила:
— Но может быть… его не убили? Как он умер?
— Это не самоубийство и не несчастный случай. Здесь нет никаких сомнений. Он убит ударом шпаги…
— О Господи!..
— Я сожалею, мадемуазель.
Летисия разрыдалась. Жиль Беранже сел рядом с ней, а Летайи принялся ходить по комнате, осматривая ее, как он полагал, пристальным взглядом профессионала.
— Это невозможно! Должно быть, вы говорите о ком-то другом! Пьер убит? Кто бы мог это сделать?.. И еще таким ужасным способом? Нет, это невозможно! Это какой-то кошмар!
— Я понимаю, в каком вы сейчас состоянии, но все же нам необходимо выслушать вас сейчас. Ваш номер телефона — последний, который Пьер Фаран набрал, и… трубка была снята, когда мы обнаружили тело.
— Вы думаете, что он звонил мне в ту минуту, когда… О, это ужасно!
— Возможно, так, но полной уверенности нет. Вы можете рассказать мне о Пьере Фаране?
Летисия не ответила. Казалось, она не может говорить.
— Может, вам принести стакан воды? — предложил комиссар.
— Нет, спасибо, это пройдет, — пробормотала она.
Летисия утерла слезы и рассказала Жилю Беранже все, что она знала о жизни Пьера. История с пари на последней вечеринке у Летисии живо заинтересовала комиссара.
— Вы говорите, что в тот вечер он поспорил с журналистом Морисом Перреном?
— Да, но это не было так уж серьезно. Я думаю, они уже разобрались. Их всё противопоставляло друг другу. Пьер был антиконформистом, но еще не добился успехов. Морис, напротив, являет собой символ успеха и, наверное, компромиссов с «системой», как сказал бы Пьер.
— И все же этот спор о фуге любопытен.
— Да нет! Знаете, это наша жизнь. Какой-нибудь музыкальный отрывок может значить для нас больше, чем многое другое, что же касается фуги Баха, то я… О!
Сообщение! Сообщение Пьера на автоответчике, которое она не поняла…
Летисия вскочила и бросилась к телефону. Она нажала кнопку автоответчика, и он голосом Пьера произнес: «Летисия, это Пьер! Невероятно! Бах допустил ошибку! Вернусь домой и позвоню тебе».
Короткий гудок обозначил конец записи. Летисия, застыв, смотрела на автоответчик.
— Это Пьер Фаран? — спросил Жиль.
— Да. Я больше не могу… Фуга…
