— Поди сюда, я тебе его поставлю, — сказал он.
Посадив Крис на пол, он сунул ей термометр между ножек. Тут же вынул и посмотрел на свет.
— Ты больна, — сказал он.
— А-та-та.
— Поставить тебе свечку?
Он спустил с девочки штанишки, взял болеутоляющую свечку и, усевшись на белую скамеечку, сунул свечку в попку Крис, но свечка выскакивала назад, как живая. Кико говорил:
— Нет, Крис, нет, не выталкивай ее.
Сидя на коленях брата, Крис махала коробочкой с булавками. Наконец Кико удалось вставить свечку.
— Ну вот, хорошая девочка, — сказал Кико, поднимая ей штанишки.
Он снова присел перед волшебным шкафчиком и едва услышал, как блестящая коробочка звякнула в унитазе. Он грустно покачал головой.
— Для бритья тут ничего нет, — сказал он.
Кристина тоже отрицательно качала головкой, и Кико добавил:
— Папа все это спрятал, правда?
Девочка серьезно следила за всеми его движениями. Кико взял карандаш для глаз и спросил:
— Покрасить тебя, как маму?
Девочка не говорила ни да, ни нет.
— Закрой глаза.
Кристина закрыла, и Кико начертил несколько закорючек на ее веках так неловко, что полоски протянулись через переносицу и до висков.
— А теперь рот, — сказал Кико.
Он взял губную помаду, подышал на нее и с силой провел по влажным и пухлым губкам девочки. Кристина высовывала язык и, причмокивая, слизывала помаду. Кико смеялся от души.
— Нет, Крис, нет, это не едят.
Красные полосы доходили девочке до ушей, и Кико сказал, окинув взглядом свою работу:
— Ты похожа на индейца из телика.
Вдруг вдали раздался звонкий стук маминых каблуков по паркету, и Кико испугался, захотел разом сунуть все в шкаф, но ударился локтем об пол. Мама повторяла: «Доми, Доми, почему это у детей так тихо?» Доми шла из кухни ей навстречу и говорила: «Они в комнате, сеньора, заигрались». И Мама: «А почему в ванной свет, Доми?» И Доми: «Не знаю, сеньора», но шаги неумолимо приближались, и Кико взял Кристину за руку и громко сказал:
— Так делать нельзя, Крис, мама нашлепает девочку.
Размалеванная Крис невозмутимо смотрела на него, и, нагнувшись к уху сестры, Кико шепотом добавил:
— Тебя бить не будут, Крис.
Но не успел он закончить, как Мама уже испуганно вскрикнула, а Кико смотрел на нее невинными глазами, говоря:
— Она сама.
Мама подхватила девочку на руки и повернулась к Доми:
— Ну скажите, как после этого оставлять на вас детей?
На пороге детской появился Хуан.
— Ничего себе, — сказал он. — Точно краснокожий.
А Доми говорила:
— Ну ведь на минутку отлучилась на кухню.
Тут Мама потеряла голову и закричала, что ей нечего делать на кухне, и что она ведет себя как нарочно, и что в один прекрасный день дети чем-нибудь отравятся, и как после этого оставлять на нее детей, и что ей нечего делать на кухне, и что она ведет себя как нарочно, и наконец Доми, устав ее слушать, сказала:
— В общем, сеньора, если вы мной недовольны, то смотрите.
Мама остановилась.
— Да, Доми, — сказала она. — Я вами недовольна. Так что решайте сами.
Держа Крис на руках, Мама застучала каблуками по коридору. Кико бежал за ней и спрашивал:
— Ты не будешь шлепать Крис?
И Мама ответила ему тем же тоном, каким только что говорила с Доми:
— Нет, она еще маленькая. Она не виновата. Если кого и шлепать, так других, тех, кто в этом виноват. А она еще маленькая и не понимает, что делает.
7 часов вечера
Глаза Доми распухли, она держала в руке белый платочек и казалась намного старше. Витора включила транзистор, чтобы развеять тяжелое молчание. У нее тоже были красные глаза, и она двигалась по кухне медленно и нехотя. Доми сказала:
— Да тут еще Фемио. Думаешь, я заслужила такое обращение? Сколько раз он говорил: «Сеньора Доми, вы для меня как мать». Сама видишь, какая мать! И ведь уехал-то не на день, не на два.
Витора остановилась перед ней:
— Ну довольно, сеньора Доми, хватит. Не приставайте ко мне. Я уже слышала это двадцать раз. Что вы теперь от меня хотите?
— Чего ты окрысилась? Я не сказала ничего такого, чтобы ты на меня шипела.
Низкий размеренный голос повествовал из транзистора: «А тем временем бедный подкидыш Мария Пьедад подросла и стала совсем взрослой, и вот холодным зимним утром она пришла наниматься на работу в дом сеньоры маркизы».
Витора кивнула на приемник:
— Вот увидите, окажется, что это ее дочка.
Кико, сидя на корточках, возил что-то по полу, и, когда снова воцарилась тишина, в которой слышался только сладкий, чуть гнусавый голосок Марии Пьедад, он встал на ноги и сказал Доми:
— Не уходи, Доми, я не хочу, чтобы ты уходила.
Доми оттолкнула его:
— Это ты виноват. Если я ухожу, так все из-за тебя, ясно?
— Нет, Доми.
— «Нет, Доми», «нет, Доми», а кто раскрасил Крис?
— Она сама.
— Сама, сама… Думаешь, Доми совсем без понятия, хлопает ушами?
— Я не хлопаю ушами, Доми.
— Ну вот, — сказала старуха. — Ты еще мне грубишь.
Глаза Кико погрустнели.
— Я не грублю, Доми, — сказал он. — Я просто с тобой разговариваю.
Транзистор вещал: «Сеньора маркиза уже не могла обойтись во дворце без юной Марии Пьедад. И вот однажды весенним вечером она сказала: «Мария Пьедад, ты девушка красивая и скромная…»
Кико вышел из кухни в глубокой печали; он закрыл дверь, и сеньора маркиза закрыла рот. В комнате направо было темно, и он повернул налево, в гостиную.
Мама сидела под лампой и вязала, вытягивая нитку из серого клубка, а позади нее, лежа на светло- зеленом ковре, Кристина играла большой серебряной зажигалкой. Хуан, держа на коленях «Покорение Дальнего Запада», сидел против Мамы. Мама нервничала, и казалось, будто ее волнение искрой слетает с конца спиц всякий раз, как они ударялись одна о другую. Кико подошел ближе. Не глядя на него, Мама сказала:
