вовеки. Ей понравилось, как это прозвучало — точно стихи нараспев, а теперь она размышляла над этой фразой, в одиночестве, за кофе с тостами, и еще кое о чем размышляла, о том, что уже в самих словах «было и есть» бьется пульс жизни, и о том, что в сумерках холодный ветер унялся.
Люди читают Коран. Среди ее знакомых читают трое. С двумя она лично беседовала, о третьем ей рассказали. Купили издания Корана в английском переводе и старательно пытаются отыскать, нащупать что-то, что поможет им глубже вникнуть в исламский вопрос. Она не знала, упорно ли они трудятся. Вполне могла вообразить себя за Кораном: начинает увлеченно, сосредоточенно, а потом понимает, что лишь имитирует бурную деятельность. Но возможно, они упорны. Возможно, они люди обстоятельные. Двоих она знала лично, но не близко. Один, врач, за работой произносил вслух первый стих Корана:
«Эта Книга — и нет сомнения в ней» [35].
Она во всем сомневается, такой уж у нее характер. Однажды прошлась пешком очень далеко, до Восточного Гарлема. Она скучала по своему кружку, по смеху, по обмену незначащей информацией, но отлично понимала: сейчас она не просто прогуливается, не идет на поклон к былым временам и старым местам. Подумала о том, какая сосредоточенная тишина воцарялась в комнате, когда кружковцы брали ручки и начинали писать, не замечая ни шума и гама со всех сторон, ни рэпперов за стеной: еще молоко на губах не обсохло, а уже над текстами работают, ни ремонтников этажом выше, орудующих дрелями и молотками. В Восточный Гарлем она пришла кое-что поискать — церковь, близ общественного центра, католическую. Если она ничего не путает, именно в эту церковь ходила Розэллен С. Она точно не знала, но предполагала: церковь та самая, говорила себе: пусть будет так, убеждала себя: так и есть. Она скучала по лицам. Твое лицо — это твоя жизнь, говорила Нина. Она скучала по признаниям без утайки, по голосам, которые начинали искажаться и гаснуть, по жизням, истончающимся до шепота.
Морфология у нее нормальная. Морфология — упоительное слово. Но что там, внутри формы и структуры? Ее душа и разум, душа и разум любого вечно грезят о чем-то недостижимом. Значит, там, где материя и энергия кончаются, что-то есть? Загадочная сила, которой мы обязаны всей нашей жизнью, бурным существованием, исток которого — в сознании, а сознание — неуловимые мгновения ока, расширяющие плоскость бытия вовне, за пределы логики и интуиции.
Ей хотелось обойтись без веры. На нынешнем геополитическом жаргоне она — неверная. Она вспомнила, как раскраснелось и разгорячилось лицо ее отца, лицо Джека, — после дня на солнцепеке словно лучилось электрическими разрядами. Оглянитесь вокруг: там вдали, там, над головой, — океан, небеса, вечер; вот о чем она размышляла за кофе с хлебцами, о том, что Джек верил: Бог вдохнул абсолютное бытие в пространство и время, зажег звезды. Джек был архитектором, художником, печальным человеком, думала она, печалился почти всю жизнь, томясь по чему-то неосязаемому и бескрайнему, по единственному утешению, в котором растворились бы его пустяшные неудачи.
Постой, это же вздор. Ночной небосвод, боговдохновленные звезды? Звезда светит сама собой. Солнце — это звезда. Вспомнился Джастин: как он позавчера вечером распевал домашние задания. Значит, скучал в одиночестве, сидя в своей комнате, вот и выдумывал монотонные песни о сложении и вычитании, о президентах и вице-президентах.
Другие читали Коран, а она ходила в церковь. Брала такси и ехала в Верхний Манхэттен, два-три раза в неделю, в будни, и сидела в почти пустой церкви, церкви Розэллен. Подражала другим, когда те вставали или преклоняли колени, и смотрела, как священник служит мессу. Хлеб и вино, плоть и кровь. Она не верила — в пресуществление не верила, но во что-то все-таки верила, немного опасаясь, что вера ею завладеет.
Она бегала вдоль реки, спозаранок, пока мальчик спит. Подумывала потренироваться и пробежать марафон, не в этом году, в будущем: дисциплина и нагрузки, бег на длинные дистанции как духовное упражнение.
Она думала: Кейт у себя в номере с девушкой по вызову. Или звонит в автоматическую справочную банка, и это заменяет ему секс по телефону.
После мессы пыталась поймать такси. В этом квартале такси попадаются редко, а автобус тащится как черепаха, но ездить на метро она пока не готова.
«Эта Книга — и нет сомнения в ней».
С сомнениями ничего не поделаешь, но сидеть в церкви ей нравилось. Она приезжала заранее, до начала мессы, чтобы немного побыть одной, ощутить покой, означающий, что ты отдалилась от бесконечных аккордов бодрствующего сознания. Она чувствовала не присутствие божества, а просто других людей. Другие нас сближают. Церковь сближает. Что она здесь ощущает? Присутствие умерших, своих и не только, незнакомых тоже. В церквях она их всегда чувствует: и в громадных помпезных соборах Европы, и в бедной маленькой приходской церкви вроде этой. Она чувствовала: вот они, умершие, в толще стен, накопившиеся за десятки лет, за века. Это чувство вовсе не обжигало холодом уныния. Наоборот, успокаивало. Присутствие умерших любимых людей и всех безликих других, заполонивших тысячу церквей. Они позволяли чувствовать себя непринужденно, в дружеском кругу — те, что когда-то были людьми, а теперь упокоились в склепах и криптах или в земле погостов. Она сидела и ждала. Вскоре кто-нибудь появлялся, проходил мимо нее в неф. Она всегда приходила первой, всегда садилась где-нибудь сзади, вдыхая умерших вместе с ладаном и свечным воском.
Подумала о Кейте, и он позвонил. Сказал, что сможет на несколько дней выбраться домой, примерно через недельку, и она сказала: хорошо, ладно.
Она замечала: в корни ее волос начинает просачиваться седина. Не собиралась пачкать ее краской, скрывать. Бог, думала она. Что значит — произносить это слово? Может быть, с Богом рождаешься? Если никогда не слышал этого слова и не видел обрядов, чувствуешь ли живой дух внутри себя, в энцефалограмме или биении сердца?
Под конец у ее матери отросла грива седых волос, изломанное инсультами тело постепенно приходило в негодность, в глазах алела кровь. Мать несло течением к бестелесному существованию. Она уже была женщиной-призраком, еле могла издать звук, похожий на слово. Лежала в постели, иссохшая, и все, что от нее осталось, было заключено в раму длинных прямых волос, переливающихся изморозью на солнце, неземных, красивых.
Она сидела в пустой церкви, ожидая, пока придет беременная или, может быть, старик, который ей всегда кивает. Одна женщина, за ней — вторая, или, может быть, одна из женщин, а за ней — старик. Они выработали свой график, эти трое, а затем приходили другие и начиналась месса.
Но ведь мир сам собой приводит тебя к Богу, разве не так? Красота, скорбь, ужас, бесплодная пустыня, кантаты Баха. Другие нас сближают, церковь сближает, церковные витражи, стекло, окрашенное пигментами, сплавленные со стеклом оксиды металлов, Бог в глине и камне… а вдруг она лишь сама себе зубы заговаривает, чтобы скоротать время?
Если она никуда не спешила, то шла домой из церкви пешком, если торопилась — пыталась поймать такси, пыталась завести разговор с таксистом, который дорабатывал двенадцатый час без перерыва и хотел лишь одного — дожить до конца смены.
В метро она до сих пор не совалась, до сих пор обращала внимание на бетонные заграждения вокруг вокзалов и других возможных мишеней.
Рано утром она бегала, потом возвращалась домой, раздевалась догола и принимала душ. Бог может проглотить ее. Бог растворит ее в себе, а она даже не воспротивится: слишком мала и кротка. Потому-то она сопротивлялась заранее. Потому что — вы только задумайтесь. Потому что, если поверишь в такое, в «Бог есть», разве увернешься, разве выдержишь мощь этого «есть, был и будет вовеки»?
Он сел боком к столу, лицом к пыльному окну. Положил левую руку на стол, свесив кисть с края. Десятый день занятий два раза в день: сгибание-разгибание запястья, ульнарное отведение кисти. Он вел счет дням и сеансам. Запястье его не беспокоило. С запястьем полный порядок. Но он сидел в своем номере, лицом к окну, сжав руку в мягкий кулак, и, если полагалось по инструкции, оттопыривал большой палец. Он вспоминал фразы из инструкции и произносил вполголоса, придавая руке правильное положение: согнуть кисть в запястье, Поднимая, согнуть кисть в запястье, опуская. Свободной рукой прижимал рабочую.
Сидел, глубоко сосредоточившись. Вспоминал упражнения, все до одного, и сколько секунд выделено на каждое, и сколько раз повторить. Свесив кисть со стола, согнуть руку в запястье сверху вниз. Прижать предплечье к столу, согнуть руку в запястье в сторону пола. Выполнял сгибание-разгибание запястья,
