чувствовала бы себя неуютно в жилище с большим количеством комнат. То, что у нее будет собственный дом, само по себе потрясло Селию.
Так что, когда Джордж предложил купить для нее дом, она попросила совсем маленький и простенький. Селия полагала, что, обладая землей, да еще на таком прекрасном берегу, будет наслаждаться и природой, и уютом теплого жилища.
Для Лили этот дом в первую очередь ассоциировался с уютом. Стены его были из темного дерева, нарочно ничем не обшитого изнутри. На встроенных полках стояли книги, а полы были из широких досок. Большую комнату, занимавшую весь нижний этаж, разделяла на части соответствующая мебель. «Гостиная» обозначалась большим диваном, парой мягких стульев и двумя торшерами с желтыми цветастыми абажурами, а также квадратным сосновым кофейным столиком, стареньким, но милым. В той части, где располагалась «столовая», стоял высокий деревянный стол, за которым, бывало, умещалось до полудюжины внучат — самой Селии и ее подруг.
Небольшая «кухня» выглядела на удивление современно. Возможно, Селия Сент-Мэри и не отличалась широтой взглядов, но зато явно любила щегольнуть. Она прибыла в Лейк-Генри, имея весьма скромный счет в банке. Впрочем, за несколько лет он прилично вырос, предоставив ей финансовую свободу и возможность оборудовать свой маленький домик всем необходимым. Вот так он и превратился в поистине современное и удобное жилище.
Однако за эти годы увеличился не только банковский счет Селии. Сама она тоже воспряла духом, заведя новые связи и став частью местного общества. В городе у нее появились подруги. Селия вошла в Садовый клуб и Историческое общество, а каждый понедельник по вечерам непременно играла в бинго. В свои шестьдесят с хвостиком она вдруг начала носить бейсбольные кепки и красные теннисные тапочки, утверждая, что первыми прикрывает седину, а вторые делают ее заметной в сумерках. Лили подозревала, как и все, знавшие Селию, что к старости пробил ее звездный час. Разве иначе объяснишь успех бабушки на городском соревновании рыбаков, когда она поймала большеротого окуня? Потом Селия сделала из него чучело, что висит теперь на стене кухни. Или вот, на другой стене, в «гостиной», — огромное панно макраме, изысканное по замыслу и мастерски выполненное, хотя Селия овладела новым видом рукоделия лишь после переезда в Лейк-Генри. Или шляпная вешалка, на которой красовалось не только великое множество бейсболок, но заодно и ковбойская шляпа, кепка для гольфа и старомодная широкополая дамская шляпка от солнца.
Как же иначе объяснить, что весь второй этаж, где стояла кованая железная кровать, уставлен и увешан множеством птичьих клеток? Некоторые из них, нежно-пастельные, свисали со стропил; две прозрачные, как легкие проволочные Эйфелевы башни, громоздились под сводом покатой крыши. Еще одна, бутафорская, взятая из театра, служила вешалкой для полупрозрачных шелковых платочков и шарфов, а одна, особо впечатляющих размеров, служила корзинкой для бумаг.
А политические плакаты в поддержку Тедди Кеннеди, Движения за равноправие женщин и Хилари Родхэм Клинтон, которыми Селия обклеила деревянные стены?..
Да, именно в преклонном возрасте она реализовалась по-настоящему. Впервые в жизни Селия завоевала право высказывать свое мнение обо всем, включая отношение Майды к Лили. Даже крохами уверенности в себе, полученными в детские годы, Лили была обязана бабушке, неизменно готовой принять ее с распростертыми объятиями.
Селия умерла шесть лет назад, но и теперь, сидя на самом верху винтовой лестницы, ведущей из спальни вниз, Лили ощущала эти добрые руки. Наверное, имело значение и то, что на ней была старая ночная сорочка Селии, длинная и мягкая. Невероятно, но она до сих пор источала аромат жасминной ванны, которую неизменно принимала Селия.
Лили думала: что сказала бы бабушка о происходящем сейчас в Бостоне? И в то же время пыталась предположить, что именно там сегодня происходит. В маленьком домике не было ни радио, ни телевизора, и вовсе не потому, что Селия не могла позволить себе, но потому, что она предпочитала слушать гагар, а не «весь этот вздор». Но зимой, когда гагары улетали?.. Что ж, тогда она слушала старенькие виниловые диски. Именно то, что нужно старушке.
У Лили почти такая же фонотека была на компакт-дисках, оставшихся в машине вместе с проигрывателем и одеждой. Она не спешила внести в дом свои пожитки. Куда торопиться? Она ведь скрывается. Так что ей все равно нечего делать.
Было девять утра. Бледные солнечные зайчики пробивались сквозь кроны деревьев и, через окошко заглядывая в комнату, прыгали по полу, по плетеной рогожке, по подлокотнику дивана… Картина была такой теплой, такой знакомой, памятной с самого детства. Лили нередко ночевала у бабушки, а поутру, проснувшись пораньше, усаживалась наверху лестницы и свешивала ноги вниз, напевая что-нибудь сначала потихоньку, потом громче, потом еще громче… Так продолжалось, пока не просыпалась Селия.
Лили наслаждалась своими воспоминаниями, пока не вернулись мысли о Бостоне. Она содрогнулась.
Не обуваясь, Лили спустилась по лестнице, закуталась в вязаную шаль и остановилась в полосе солнечного света, пересекавшей комнату. Сначала было тепло и приятно, но вскоре осень напомнила о себе. Придется разгрузить машину и потом поскорее принести дров из сарая.
С озера донесся крик гагары. Лили с удовольствием распахнула двери навстречу дню, сверкающему осенними красками. Солнце светило сзади, а в озере отражалась глубокая синева западного небосвода. Деревья, уже в осеннем убранстве, полыхали багряным и золотым и казались особенно яркими на темном, глубоком фоне своих вечнозеленых соседей. Лили ощутила аромат пихты, сосны и сухих листьев — кленовых, осиновых и березовых. Утро выдалось светлое и тихое. Это было так непохоже на все то, что она оставила в городе!
Гагара снова прокричала, но Лили не видела ее. Рискуя застудить ноги, она промчалась между замшелых валунов по площадке, засыпанной сухой сосновой хвоей, по ступенькам-шпалам — к берегу. Лили вышла бы на причал, но ей не хотелось, чтобы в Лейк-Генри узнали о ее приезде. Поэтому она забилась в небольшой грот, образованный выступающими кривыми сосновыми корнями, что для Тиссен-Коув совсем не редкость, и стала смотреть и слушать отсюда.
Озеро было безмятежно. Из лесу за ее спиной доносилась трель певчей птицы, а с озера — тихий плеск воды. Гагара запела снова, и Лили устремила взор к Элбоу-Айленду. Она с трудом разглядела птицу на фоне отражающихся в воде прибрежных деревьев. Точнее, птиц, поскольку то была пара. Лили сразу узнала их по острым клювам и грациозной линии головы и шеи. «Интересно, — подумала она, — их только двое? Может, с ними летний выводок?» Но видно было неважно. Лили выбралась из своего укрытия и, сбегав в дом за биноклем Селии, поспешила назад. Уже ступив на первую ступеньку лестницы, ведущей к берегу, она заметила маленькую моторку. Та явно направлялась к ее пристани.
Лили замерла. Мужчина в лодке был в темных очках, но, без сомнения, смотрел прямо на нее. Развевающаяся на ветру каштановая шевелюра, квадратная нижняя челюсть, короткая борода, настороженная поза, свойственная стервятникам, оставленным ею в Бостоне… Лили знала, кто он такой. О, она знала! И поняла, что он знает ее, так что ретироваться уже не имело смысла.
Лили испугалась, пала духом и разозлилась оттого, что ее так скоро вычислили. Да кто?! Тот, кто внушал ей ненависть сразу по двум причинам. Лили бросилась в домик, залезла на кухонный стул и сняла с крючка, вбитого над входом, ружье Селии. Снова распахнув дверь, она выбежала на крыльцо. К этому времени Джон Киплинг дошел до середины лужайки. Темные очки он уже снял, но и без них производил устрашающее впечатление. Мощный, сухопарый, Джон шагал так, словно собирался тут командовать.
Лили всегда избегала его, наведываясь домой, однако прекрасно знала, где он жил и чем занимался до возвращения в Лейк-Генри. Об этом ей рассказывала Поппи.
— Ну, хватит! — прокричала Лили с крылечка дрожащим от ярости голосом. Возможно, в Бостоне она и была беспомощна, но ведь здесь ее дом. — Тут моя земля. Ты нарушил границы.
Незваный гость остановился в десяти футах от дома, неторопливо поставил большой бумажный пакет на землю и, выпрямившись, поднял руки вверх. Потом плавно, хотя и не слишком медленно, опустил их, повернулся и направился к своей лодке.
На нем были серый хлопчатобумажный свитер и джинсовые шорты. При иных обстоятельствах Лили, наверное, залюбовалась бы его босыми ногами, но сейчас не обратила на них внимания.
— Стой! — приказала она. Ей не нравилось, что Джон здесь, но раз уж он пришел, надо выяснить для
