— Я хочу знать имена, фамилии, клички всех, с кем я ходила в садик, — по слогам произнесла Даша. — Неужели для вашего ведомства это так сложно?
— Клички детсадовцев тридцатилетней давности? — Подполковник выглядел озадаченным. — Да нет. В общем нет. Но зачем…
— Почему это тридцатилетней? — в свою очередь напряглась Даша. — Мне всего тридцать. Я выгляжу на тридцать пять?
— Когда ты злишься, то выглядишь на все тридцать десять. Так зачем тебе это понадобилось?
— Пока не могу сказать. — Даша старалась быть максимально вежливой. — Просто надо, и все.
— Ах вот как! — подполковник отлично понимал, что является хозяином положения. — В таком случае — извини.
— Палыч…
— Не могу, это слишком дорогая прихоть.
— Палыч…
Полетаев выглядел неумолимым.
— Мы существуем на деньги налогоплательщиков, и я сомневаюсь, что они согласятся оплачивать твою сентиментальность. Тем более что ты-то российским налогоплательщиком как раз и не являешься…
— О'кей. — Даша подняла руки вверх. Она устала от бесконечных препирательств. — Так и быть, скажу. Артур утверждает, что у нас с ним был один горшок на двоих, но я почему-то этого не помню.
— Ага! — Полетаев мгновенно преобразился. Он уже не походил на откушавшего барина, которому досаждают мухи. — Ты хочешь сказать, что за давностью лет к твоему горшку может примазаться любой желающий?
Даша с секунду переваривала формулировку, но, не найдя в ней существенных противоречий, кивнула:
— Йес. Ведь наша детсадовская дружба была единственной причиной, по которой мы приняли Артура как родного. И даже взяли с собой в поход.
— Ну, положим, ты польстилась на его деньги. — Полетаев, как всегда, не собирался деликатничать.
— Да как ты смеешь!
— Но ты же взяла у него деньги?
Даша терзала уголок скатерти:
— Если ты о том, что Артур платит по договору, то это оплата услуг нашего агентства. Лично я с этого вообще ничего не имею. Кроме зарплаты, конечно. — Она сверкнула глазами. — И за эти гроши я не только рискую своей жизнью, но еще стираю, готовлю и убираю!
— Я все понял, — подполковник остановил ее движением руки, — судьба Золушки по сравнению с твоей просто голливудский сон. Ладно, пиши адрес или номер своих яслей, к вечеру… Что еще?
Вместо радости на Дашином лице читалась растерянность.
— Я не помню…
— Чего не помнишь? Номера или адреса?
— Да ни того ни другого. Давно же было.
— Эх, память девичья! — Подполковник снисходительно улыбнулся. — Ничего страшного. Пиши адрес, где ты проживала в то время. Вряд ли тебя возили на другой конец Москвы. Садик должен находиться где-то рядом.
Однако Даша не разделяла его оптимизма:
— Там вокруг много садиков было. Только маленьких, в подъездах домов. Район-то старый, военный, там чуть ли не в каждом доме был садик. — И принялась стенать: — О Боже, ну почему я такая бестолковая!
— Главное, не нервничай. — Встав у Даши за спиной, Полетаев положил руки ей на плечи. — Ничего страшного не произошло, я тебе помогу вспомнить. Закрой глаза, расслабься.
Даша моментально напряглась. Подполковник улыбнулся и принялся делать массирующие движения.
— Все хорошо, все спокойно, — вкрадчивым голосом начал он свой сеанс. — Тебе пять лет. Ты прелестное кудрявое создание, еще не умеешь разговаривать…
— Это в пять-то лет? — возмутилась Даша и попыталась обернуться.
Но эфэсбэшник удержал ее голову затылком к себе:
— Раннее утро. Ты просыпаешься, мама кормит тебя кашей…
— Я ненавидела кашу.
— Хорошо, она кормит тебя тем, что больше всего любишь, вы одеваетесь и выходите на улицу. Представила?
Даша пожала плечами:
— Более или менее.
— Вы выходите из подъезда… Куда вы поворачиваете — направо, налево?
— Обратно домой. — Даша чуть дернула плечом. — Мама, как всегда, забыла мешок с одеждой и гостинцами.
Полетаев вздохнул.
— Н-да… Наследственность. Но не отвлекайся. Вы вернулись, забрали мешок… Кстати, почему мешок? У вас не было сумки?
— Детям для садика шили такой специальный мешок, — пояснила Даша, — чтобы легче было в шкафчик повесить.
— Ладно, пусть будет мешок. Вы его забрали, выходите на улицу и?..
— …И возвращаемся обратно. Мама не помнит, выключила ли она газ и утюг.
Полетаев закрыл глаза и беззвучно досчитал до десяти.
— Послушай, твоя мама хоть раз тебя доводила до садика?
— Конечно! — Даша рассердилась. — Она же не дурочка.
Лицо подполковника выражало сомнение.
— Хорошо. Тогда давай с того места, как вы уже идете. Прекрасное раннее утро. Светит солнышко, у тебя новые сандалики…
— Знаешь, Палыч, — Даша все-таки обернулась, — я всегда не могла понять, почему родители покупают мне именно сандалии. Я так хотела туфли! До сих пор их помню: небесно-голубые, с большими белыми пряжками… А родители говорили, что они натрут ногу и вообще такая обувь мне на один день…
Полетаев тяжело вздохнул и вернулся к столу:
— Дашка, от тебя повеситься можно. Ты можешь вспомнить, как долго вы шли, проходили ли автобусную остановку или молочный магазин? Может, какое-нибудь необычное дерево или детская площадка… Пригодится любая мелочь.
— Знаешь, — Даша подперла голову рукой, — если бы я там оказалась, то сразу бы вспомнила, а так… У меня пространственное воображение плохо развито.
— Все ясно. — Полетаев достал из сумки переносной компьютер.
Даша заинтересовалась:
— Что ты собираешься делать?
— Что, что… Свяжусь с ребятами, попрошу, чтобы они с камерой обошли район вокруг твоего бывшего дома. Как только увидишь что-то знакомое, сразу скажешь. — Всем своим видом подполковник демонстрировал вынужденное подчинение судьбе.
— Прости, я не совсем поняла, что ты сейчас хочешь сделать.
Разматывая провода, Полетаев терпеливо пояснил:
— Я сейчас через спутник свяжусь с Москвой и попрошу прочесать район, где ты жила. А ты будешь сидеть здесь и следить за принимаемой картинкой. Как только узнаешь, сообщишь.
На веснушчатом лице вспыхнул восторг:
— Правда?
Подполковник снисходительно усмехнулся:
— Если бы вместо того, чтобы заниматься поиском сокровищ и прочей ерундой, ты хоть иногда читала
