было, но не до конца, и ты решила привязать его к себе ребенком, хоть бы и моим, так?!
– Так, – не стала отрицать Таня.
– А если я ему все расскажу?
Ермакова посмотрела на взрослого, как ей казалось, человека с сожалением и ответила, опять перейдя на «вы»:
– А я скажу, что вы меня изнасиловали.
– Да кто тебе поверит-то? – крикнул Евгений Павлович и осекся. Кто знает, какие звенья комбинации Ермаковой ему еще неизвестны. А девушка между тем спокойно продолжила:
– Весь наш класс видел, какие вы на меня бросали взгляды до этой моей мнимой беременности, как мы с вами только вдвоем готовили кабинет физики к лабораторным работам при закрытых дверях. Я скажу, что вы держались до тех пор, пока я была непорочной девушкой, а как только у меня все произошло с Майоровым, вы решили, что ребенок во мне уже есть, а потому можно меня безнаказанно насиловать.
– Н-ну ты д-даешь… Ерм-макова… – начал заикаться лаборант. Он никак не мог придумать, что еще сказать этой стерве, тем более что кое в чем она была абсолютно права, а девушка уже одевалась, совершенно забыв, как только что извивалась и кричала от боли.
Когда за ученицей десятого «Б» захлопнулась входная дверь, Евгений Павлович вышел из ступора и уставился на кровавое пятно на простыне. Да-а-а… влип, так уж влип… по полной программе… А не надо зариться на тех, кто себя навязчиво предлагает! Впрочем, ему Таньку в свое время предлагала и мать. Даже она, такая ушлая, вряд ли могла предположить, во что с этой Ермаковой вляпается ее сын.
На следующий день после свидания с Евгением Павловичем Таня почувствовала приступ тошноты и поняла: удалось все, что она планировала.
1995 год
Антонина Кузьминична Чеснокова ненавидела своего внука. Вообще-то внуков у нее было аж четверо, но люто ненавидела она одного – Вовку. Конечно, не с рождения. Кто ж не любит маленьких детишек, особенно родных внуков! Когда-то Антонина Кузьминична души не чаяла в Вовке, но те времена давно и безвозвратно канули в Лету. Нынче Вовке было девятнадцать. Толком учиться он перестал уже в тринадцать лет, то есть в седьмом классе. Разумеется, она определила внука в ту школу, где преподавала математику. По темпераменту Вовка являлся чистым холериком, очень активным и непоседливым. Мороки с ним было полно и в начальной школе, но пожилая учительница в своем деле съела собаку, а потому худо-бедно с мальчишкой справлялась. При переходе Вовкиного класса в среднее звено Антонина Кузьминична взяла руководство на себя, и внук, таким образом, находился под ее постоянным и бдительным контролем. Но это не помогло. Поскольку бабуля преподавала не все предметы, а одну лишь математику, прямо с первой четверти седьмого класса Владимир Чесноков ударился в загулы. Антонина Кузьминична, закончив свой урок, с быстротой, которую позволяли развить ее крупные формы, летела с третьего этажа, где находился ее кабинет, на первый, к входным дверям школы, но перехватить внука успевала не всегда. Очень быстро Вовка съехал на одни двойки, и бабушке стоило большого труда упросить учителей позволить ему кое-что пересдавать им приватно, то есть с глазу на глаз, в кабинете с закрытыми дверями, которые она же лично и сторожила.
После того как благодаря усилиям Антонины Кузьминичны внук, сделавшийся абсолютно непутевым, с горем пополам окончил девятый класс, она же устроила его в ПТУ на специальность «Обработка металлов резаньем». Очень надеялась, что мастер этого училища, Иван Николаевич, которого она знала много лет и в группу которого определила Вовку, сделает из него нормального фрезеровщика. Поскольку квалифицированные станочники всегда требуются на любых заводах, с этой специальностью внук ни за что не пропадет, даже когда ее, Антонины Кузьминичны, не будет на белом свете. Не хочет мальчишка учиться – не надо. Пусть постигает профессию и начинает зарабатывать деньги! Не всем учиться в институтах и университетах. Кому-то надо и детали фрезеровать.
Но Вовка не хотел ни фрезеровать, ни зарабатывать. Целыми днями шлялся неизвестно где. Домой приходил только ночевать, а то и вовсе не приходил несколько дней подряд. Антонина Кузьминична много раз вытаскивала его в самом непотребном состоянии из жутких подвалов, чердаков и злачных мест вроде грязной кафешки «Шаверма» у вокзала. В конце концов, можно бы сдаться: пусть парень делает, что хочет. За него все равно его жизнь не проживешь. Но Вовка начал делать долги, которые приходили требовать с Антонины Кузьминичны. Конечно, правильнее было бы являться за деньгами к Вовкиной матери или отцу, но все его кредиторы очень скоро поняли, что чесноковская бабка через себя перепрыгнет, но деньги отдаст, чтобы внучонка не порезали, сначала показательно, а потом и по полной программе.
Отчаявшись повлиять на внука, Антонина Кузьминична даже ходила в военкомат со слезной просьбой забрать Вовку в армию, чтобы повыбить из него дурь и вернуть обществу нормальным человеком. В военкомате сказали, что у Владимира Чеснокова такой жутчайший сколиоз, который грозит ему реберным горбом, что его возьмут в армию разве что во время развернутых военных действий с другим государством, да и то только после того, как всех остальных нормальных мужиков перестреляют. Такого бедствия, как война, Антонина Кузьминична стране не желала, а потому спросила дополнительно лишь о том, нельзя ли как-нибудь вылечить сколиоз, чтобы не было у ребенка этого самого страшного межреберного горба. Втайне она думала о том, что после излечения можно Вовку как-нибудь все же в армию пропихнуть, но полный и одышливый усатый военврач ей сказал:
– А что ж вы раньше-то думали, бабуля? Сколиоз у него не вчера образовался! После двадцати спину уже не выпрямить.
– Но ему ж еще девятнадцать, – хваталась за соломинку Антонина Кузьминична.
Военврач только развел руками, давая понять, что плюс-минус год в данном случае роли уже не играет.
После посещения военкомата Антонина Кузьминична особо пристально вгляделась в Вовку, и признаки искривления позвоночника у него, безусловно, обнаружила. Собственно говоря, она и раньше замечала, что внук ходит несколько боком, но считала это особенностью его походки, выработавшейся от постоянного желания сделаться сколько-нибудь менее заметным, чтобы упрямая бабка хоть раз проглядела его в той же привокзальной «Шаверме».
Не очень доверившись усатому военкоматскому врачу, Антонина Кузьминична сходила в читальный зал соседней библиотеки и нашла в медицинском справочнике все про сколиоз. Врач сказал правду. Вовкин сколиоз останется с ним теперь на веки вечные, а чтобы не прогрессировал, нужны поддерживающая терапия, а также лечебная гимнастика, массаж, правильный режим дня и искоренение вредных привычек. Из этого выходило, что у бедного Вовки вполне может образоваться страшный межреберный горб, поскольку от вредных привычек он никогда не откажется, режима дня у него с тринадцати лет нет никакого, а к врачу за все эти шесть лет он согласился пойти только к зубному, чтобы тот удалил ему больной зуб. Врач настаивал на лечении, но Вовка лечиться не собирался. Врач пожал плечами да и выдрал зуб, вполне подлежащий восстановлению, ибо желание пациента – закон.
Некоторое время Антонина Кузьминична даже жалела непутевого внука, которому не светит ничего, кроме межреберного горба, а потом жалеть перестала, а два дня назад окончательно возненавидела. Приступы ненависти вообще-то накатывали на нее довольно регулярно, то есть каждый раз, когда выяснялось, что внучок стянул очередную пенсию. Она прятала деньги в разные потайные места, но он все равно находил, будто купюры персонально для него источали особый густой денежный запах, который сразу выводил Вовку к единственно верному месту. Антонина Кузьминична давно уже отказала ему от своего дома, несколько раз меняла замки, но даже они не останавливали его при продвижении к заветной цели – к тому месту, где деньги лежат. Бабушка подозревала, что внук так же легко открывает замки и в других квартирах, но поделать с этим ничего не могла. Не доносить же на родную кровь в милицию, тем более что Вовку Антонина Кузьминична вообще давно не видела в лицо, а потому никак не могла точно знать, чем он занимается. В ее квартиру он тоже не наведывался давненько, чему она, решив, что в этот раз поставила чрезвычайно надежные замки, была несказанно рада.
Радостный человек легко теряет бдительность, что и случилось с Антониной Кузьминичной. Два дня назад у нее очередной раз изъяли пенсию. Кроме того, из берестяной шкатулки с видом Новгородского кремля пропали нехитрые драгоценности: золотая цепочка с кулончиком в виде аметистовой искрящейся капельки, аметистовые же, под кулон, сережки и перстень-печатка с ее инициалами, выгравированными вензелем на золотом плато. Антонина Кузьминична давно перестала носить печатку, потому что слишком
