остается? У всех достойные молодые красавицы… Что о тебе люди подумают?
А он ни с того ни с сего взъерепенился.
Говорит:
– Да она одна миллион таких, как ты, стоит. Ей от меня я нужен. И я свою девочку (так и сказал о бабке – девочку!) со школы как полюбил, так и люблю. И она меня похоронит, а не все вы, слепни полевые, которым я только и хорош, пока из меня кровь можно сосать.
Нормально! А чего ж гужуешься со слепнями?
Вот зря она разговор продолжила, зря!
Надо было извиниться и потупить глазки. И хорошо бы, еще слезки чтоб потекли… А она чего-то завелась… Магнитная буря в тот день была, Габриэлла потом в новостях увидела.
И он ей объяснил очень доходчиво, что со слепнями, мухами и пиявками гужуется ради обмена энергиями. И только. Причем за энергообмен платит каждой такой пиявке щедро и по полной. Но это совсем не означает, что слепень или пиявка получают право голоса и возможность покушаться на самое святое и дорогое, что у него есть.
Оттрахал ее напоследок и свалил.
Вполне красиво свалил – кинул ей денег солидную пачку на столик в прихожей.
И эта пачка Наташку как раз очень сильно напугала.
Она спросила:
– Зачем столько?
– На первое время…
Вот что он сказал!
И дверь за собой захлопнул. И все!
Все ясно… Больше он не появлялся.
Свободна. Переступила сдуру дозволенную границу – и свободна.
Ладно. Сама идиотка.
Теперь снова надо искать богатого мужика.
Но у нее позиции – высший класс.
Квартира.
Машина.
Перспективная молодая художница, ярко заявившая о себе.
И просто молодая!
Совсем молодая – двадцатилеточка!
– Ты только меня не выдавай, – попросила Наташка Птичу, – своему-то не говори, что мы вместе учились, ладно?
– Нет, конечно, – уверила та сокурсницу. – Зачем мне?
Она и так бы ни за что Славику не сказала про Наташку. Муж вечно попрекал ее подругами. Говорил, что все они гулящие, шалавы, продажные твари… Много чего говорил. Поэтому, естественно, ничего она ему не сообщала, во избежание лишних упреков.
Сказала, что один и тот же вуз закончили. И что Габриэлла – художница. Перспективная вроде бы. Вот и все.
Габриэлла довольно часто названивала, звала поболтать, посидеть где-нибудь вместе. Получалось редко. А если получалось встретиться на чашку кофе, все раговоры юной девы сводились к подробностям охоты на богатых мужиков и к расспросам о Саниной личной жизни.
– А твой как? Довольна ты? – жадно спрашивала Габриэлла.
– Да, – уверенно произносила Сана.
– А чего детей у вас нет до сих пор? Он не хочет?
– Он очень хочет. Очень!
– А что ж? Ты не можешь?
– Врачи говорят, все в порядке, могу.
– А что ж тогда?
– Ну, еще, значит, не время.
– Чего ждете-то? Смотри, уведут у тебя твоего мужика! Не тяни!
«Уж не ты ли собралась уводить?» – подумала тогда Сана. И еще почему-то даже вздохнула про себя: а вот бы и увела! Только не дождаться ей такого легкого решения нелегкой проблемы.
Но вот – как будто кто-то свыше тогда велел ей – принялась Сана во всех подробностях описывать мужа, его любовь к порядку, его отношение к работе, его тонкий вкус… Вспоминала какие-то приятные подробности из начального этапа их совместной жизни. Как он все-все по дому делал сам, когда у нее пальцы на руке были сломаны. И как цветы слал – корзинами. И какие умеет делать подарки.
– Да у тебя мечта, а не мужик! – с нескрываемой жадной завистью сказала тогда Габриэлла.
– Ну да, мечта. Моя мечта, – согласилась с готовностью Птича.
Он и был ее мечтой.
За мечту она и выходила когда-то замуж, не за реального человека по имени Ростислав, с его привычками, задатками, семейным опытом, а за свое собственное романтическое представление о нем.
А оказалась замужем не за мечтой.
И кто виноват?
Как это так получается? Вроде не на улице познакомились, не в паутине всемирной Сети… Вроде почти свой человек, на виду, можно особо не опасаться…
Проявилось потом… Когда очутилась в ловушке.
И что теперь делать, чтобы никто из ее близких не пострадал?
На что решиться?
Так Сабина думала еще до последнего страшного события. Сейчас она уже не спрашивает себя, что будет с кем-то из родных. Сейчас она даже не боится. Ей надо, чтобы синячищи прошли и чтобы через день Нелька вернулась. И чтоб до этого не встретиться со Славиком. Да и потом… Только через адвокатов.
Все – с нее хватит. Совсем-совсем.
А вот кому молочка?
– Это он первый раз на тебя руку поднял? – спросил странным сдавленным голосом Генка, когда Птича довольно коротко, без подробностей доложила ему суть дела.
Жаркий день во всей своей загородной красе, с пчелами в сердцевинках цветов, со стрекозами, с запахом хвои и смолы, потекшей по стволам елей от зноя, дарил расслабляющий покой и надежду на то, что жизнь все-таки прекрасна, если доверишься природе, а не человеческим уродующим выдумкам.
Птича поняла, что Геныч невероятно зол. Она таким его еще ни разу не видела.
– Знаешь, да, вот так вот – первый. До этого было – тряс, толкал с силой, я на кровать падала со всего размаху… Но на кровать… Ничего. А тряс когда, синяки были на плечах… Но вот так – это впервые.
– Все. Раз начал, теперь не остановится, будет повторять, – предупредил жестко Генка, словно ожидая от нее чего-то важного в ответ.
– Следующего раза не будет, Ген. Это решено и подписано. Все. Я к нему не вернусь ни под каким видом. Я вот сейчас удивляюсь, как и почему так долго терпела. Все старалась приспособиться, искала хорошее… Он меня как под гипнозом держал. Сейчас чувство, что очнулась от долгого сна…
– Вот и молодец! А вообще ты много разных глупостей понаделала. И братьям надо было рассказать, и Денису. Вот этот твой супружник поганый сказал про компромат на Деньку, а ты промолчала. Надо было предупредить. Думаешь, у него правда компромат есть?
– Не знаю. Может, и нет ничего. Может, просто так говорил, пугал. Кто его знает? Но ты же видишь, что делается. Сажают по первому слову. И люди сидят в СИЗО и гибнут там. Я, правда, с Денькой как-то говорила, но отвлеченно. Мол, не стоит тебе лишний раз в Москву заявляться. Нечего тут делать, и все такое.
– А он?
– Сказал, что у него пока проблемы на горизонте не маячат, что бизнес у него швейцарский, и все
