разбавленный портвейн. Не спотыкач, не старка, не перцовка, но для сельской местности сгодится. Закусили пересохшими орешками; налили по второй, по третьей, и застоявшаяся кровь пришла в движение.
— А теперь мы пойдем погуляем. — Владыка начал говорить командным тоном; видно, хмель ему ударил в голову.
Они шагали крупным стариковским шагом. Под ногами колебался гравий; после быстрого июньского дождя одуряюще запахли смолки, неопытные соловьи стыдливо начинали петь и тут же умолкали; зудели мелкие занудливые комары. Но ветер становился холоднее; он завихрял сырые сгустки воздуха. Издалека донесся диковатый посвист; так полосуют ствол на лесопильне.
— У тебя тут что ли пилорама?
— Пилорамы у меня тут нет. Это что-то другое, — ответил испуганный Шомер.
Они пошли на этот неуклюжий визг; от низа живота в грудную клетку поднималось мерзкое предчувствие, сердце билось туго, с перебоями. Что-то происходит возле храма, а сегодня, как на зло, прийти на помощь некому, даже в роли звонаря пришлось использовать секретаря владыки. Подсевакин был не очень-то доволен, но смирился.
Храм сиял в скрещении прожекторов. А внизу, под четырьмя опорными столбами, медленно клубилась чернота; казалось, храм оторван от земли. И что-то здесь происходило непонятное. Фотографы трассировали вспышками; солидный, корпулентный оператор зависал над маленькой носатой камерой; прорастая глазом в окуляр, он вел ее за ручку по железной рельсе. Возле старенького «туарега» кучковалась группа молодежи: растянутые кофты с капюшонами, широкие приспущенные джинсы, на ногах разлапистые кеды. Кто дал им разрешение на съемку? Кто они такие? Ну-ка…
Шомер сделал резкий шаг навстречу, но тут включилась нижняя подсветка, и он не смог поверить собственным глазам. В нижней части храма, под высокими опорами столбов с партизанской веселой сноровкой сновали какие-то люди, подозрительно похожие на цирковых. Один мужчина путался в поповской рясе, поправляя рафинадный куколь; другой был в шелковой чалме, напоминающей ночной цветок пиона; третий, высокий и полный, нацепил резиновую маску президента, и держал в руках визгливую носатую пилу. До чего знакомые фигуры; ба, да это же художники, которых он выставил месяц назад?! С шутовским надрывом прокричав «родина — требует — жертв», человек, изображавший президента, включил пилу и слега куснул зубцами столб; раздался истошный вопль владыки:
— Что делают, отцы, что делают!!! Стой, гаденыш, я тебе сейчас!!!
Оператор — профессия сдельная. Редко-редко удается оторваться от заказа и пуститься в свободное творчество, доверяя собственному глазу, который умнее тебя. Такие моменты смакуешь. Однажды он снимал документальное кино про постаревших членов гитлерюгенда, все шло неплохо, по стандарту: интервью, перебивки, жанр; работа как работа, ничего особенного. Но в последний день случилось чудо. Ранним утром группа вышла из гостиницы, а по Берлину стелется туман, низкий, в половину человеческого роста; люди идут сквозь него, как будто плывут в облаках… Оператор, не теряя ни секунды, выставил камеру, настроил фокус, снял общий, крупный, средний, и сосредоточился на лицах, растерянных, каких-то детских; ненатужный символ поколения, ничего не надо объяснять словами, картинка говорит сама собой… Вот это — творчество. Вот это — настоящее.
Сегодня он не ждал особого художества, просто нужно было заработать денег. Получил от режиссера смс:
Затея оператору не нравилась. Но деньги были нужны позарез.
Доехав до места, в Приютино, он отвел режиссера в сторонку.
— Слушай, тут такое дело. Короче, давай напишем соглашение, в простой письменной форме. Что я нанят на работу, для съемок эпизода…типа постановка… ну чтобы мне потом не отвечать.
Режиссер с презрением зыркнул.
— А деньги тоже с выплатой налогов? Через кассу? Или все же наличманом?
— Ну ты же все понимаешь.
— А, хрен с тобой. Листок есть? А ручка? Какой ты запасливый.
Но стоило начаться съемке, и оператор сразу позабыл о риске; он был нервным окончанием картинки, это все происходило с ним, он не просто фиксировал сцену, а был внутри нее, словами тут не объяснишь. И как только появились эти стариканы, он почувствовал: тема пошла. Нужно было снять во всех подробностях, как высокий бородатый дед пытается отнять пилу у
Ой, что сейчас будет!
— Атааас!
Раздался грузный треск, и оператор, сам себе завидуя, поймал ту самую секунду, когда надломилась опора. На месте слома выпросталось облачко, густое, как морозное дыхание; дерево как будто выбросило из себя остатки жизни — и просело. Здание с животным стоном накренилось; как воздушный шарик, лопнул второй столб; отлетели яблоками купола, а острая вершина, похожая на вышку линии электропередачи, повалилась, беспощадно вспарывая воздух. Страшная, а все же красота. Жалко, что снято в режиме; всего величия происходящего — не передашь.
Оператор с сожалением закончил съемку, и только тут к нему вернулась способность реагировать на происходящее. Он увидел, что у основания обрушенного храма торчат обломки четырех столбов, как выеденные старческие протезы; между ними — грудой — стесанные бревна, которые пытается оттащить другой старик — лысый, в темном пиджаке.
Корреспондентка, белая от ужаса, как будто бы лишилась дара речи — и отчаянно показывала жестом: вещи — в кофр!!!
…И тогда Саларьев понял: нужно ехать. Куда и для чего — неважно. Главное, вцепиться в руль — и гнать. Не думая о том, что было. Обойти беду на полной скорости, оторваться от нее на час, на два.
Глубоко вдыхая стылый воздух, он подошел к гостиничной стоянке; тут его окликнули по имени. Это были Сольман с розовым коллегой, повторяющим свое «гуымм, гуымм». Они собирались грузиться в автобус: стокгольмский парoм отправлялся в пять сорок. Павел отобрал у шведов чемоданы, поражаясь основательности сборов, с трудом утрамбовал в багажник и склонился в шутовском полупоклоне: милости просим господ! Нет, возражения не принимаются, времени у нас полно, мы даже перекусим по дороге. Услышав сладостное слово «перекусим», Сольман сразу и охотно сдался, сел на переднее сиденье рядом с Павлом, а розовый коллега притулился сзади — и тут же невинно уснул.
Поначалу они ехали неспешно; Сольман обстоятельно, почти дословно, пересказывал приютинскую речь Хозяина (так вот что имел в виду Галубин! надо будет с ним поговорить). Они подробно обсуждали
