– И вы... до сих пор... – прошептал побелевшими губами Саша. – Да как же вы могли...
– А вот так и мог! Ванька мне сказал, чтобы я это письмо отдал Александру только в том случае, если он о нем спросит.
– Как же я мог спросить, если о нем не знал... Ерунда какая-то... – все так же растерянно проговорил Александр и беспомощным взглядом обвел собравшихся за столом.
– Я тоже спросил Ивана, как сын может спросить о письме, если не знает, что оно для него написано.
– Ну и что он ответил? – выдохнула Марина.
– Он сказал, что письмо особое... то есть оно понадобится Сашке только в том случае, если проклятие и впрямь существует. Понимаете, сам Иван тоже не очень в него верил. Конечно, в его семье происходили несчастья, но их было не больше, чем у других. Я его об этом спрашивал. Ванькины дед с бабкой... ну те... которые, собственно, и затеяли присвоить чужую собственность, оба умерли от тифа, но тогда полдеревни вымерло и без всякого проклятия. Тетя Дуся, их дочь, ничем особенным не болела и умерла своей смертью. Ее муж был жуткий алкоголик, с перепою и помер, ну так... пол-России пьет... То, что Татьяна неудачная получилась... тоже ведь немало таких убогих-то... Уж Иван повидал всяких, пока растил больную дочку.
– Но ведь у бабушки Дуси, кроме отца, еще двое детей было. Я даже имена их помню: Игнат и Наталья. Они же умерли! – напомнил Саша, который уже несколько пришел в себя и даже порозовел лицом.
– Так война ж была...
– Похоже, что это проклятие набирает силу от поколения к поколению... – проговорила Марина. – Серьезно страдать от него стали дети и особенно внуки Матвея и Евдокии...
– Несите письмо, – предложил Пирогову отец Дмитрий.
Тот кивнул и, тяжело опершись о стол, поднялся. Когда он вышел из комнаты, Марина сказала:
– Из старшего поколения семьи Епифановых жива только Галина Павловна. Может быть, она знает, где жил прадед ее мужа, Аркадия Матвеевича!
– Все может быть, хотя... – пожал плечами Саша. – Честно говоря, меня, например, никогда не интересовали Ленины предки. Возможно, и Галина Павловна не интересовалась тем, откуда пошел род Епифановых. Но спросить, конечно, придется... на всякий случай... Вдруг да...
– Вот это письмо, – прервал Александра вошедший в комнату Пирогов и протянул ему конверт с красивым петербургским видом.
Слегка подрагивающими руками Толмачев надорвал конверт и вытащил из него двойной листок из ученической тетради в клетку. Развернув письмо, Саша принялся жадно читать его, чуть шевеля губами. Все собравшиеся за столом напряженно ждали, когда он закончит. Наконец он дочитал до конца, опять полез в конверт и достал из него еще один листок, сильно пожелтевший и затершийся на сгибах. Развернув его, Толмачев пробежал глазами темные строчки, которые просвечивали даже с другой стороны листка, и слегка осипшим голосом сказал:
– Это опись...
– Опись... – без всякого выражения повторила за ним Марина.
– Опись ценностей? – спросил Дмитрий.
– Да, – кивнул Саша. – Это список того, что нашим родственничкам оставила попадья. Тут вот... и потир... не знаю, что это такое... и какой-то дискос, и Четвероевангелие, напрестольный крест... и все то, что было в шкатулке... как тут написано: коричневого полированного дерева... Вот... и изумрудный гарнитур с бриллиантами... сапфировое колье... броши... и всякое другое... В общем, похоже, что на бешеные деньги...
– А что написал тебе отец? – перебил его Дмитрий.
– Написал, что если я хочу со всем этим разобраться, то мне следует ехать в Окуловку, которая находится где-то в районе Воронежа... точнее он сказать не может. А еще... что, по его сведениям, которые он добыл не без труда, там надо искать Любу или, скорее, ее потомков...
– Любу? – переспросила Марина замершего в раздумье Толмачева.
– Да... Люба – это дочь Захария и Пелагеи, которая вышла замуж за какого-то местного... не то агронома... не то зоотехника... В общем, за человека, далекого от церкви.
– Скорее, потомков? – опять подала голос Марина. – То есть ее самой уже может не быть в живых?
– Эта Люба должна быть одного поколения с нашими с Сашей дедами, а значит, вполне возможно, что ее действительно уже нет в живых, – ответил ей отец Дмитрий.
– А вдруг потомки ничего не знают?
– Вряд ли. Подобные истории, про украденные сокровища, передаются из поколения в поколение. Другое дело, что они могли обрасти несуществующими подробностями и всякими присказками, но память о них все равно должна сохраниться, особенно если в семьях потомков Захария и Пелагеи так и нет достатка. В общем, надо туда ехать.
– Куда ехать-то? – выкрикнул Саша. – В письме адреса нет!
– Я все узнаю, – сказал Дмитрий. – Теперь проще искать старый приход отца Захария Мирошникова. Саша, ты все важное нам сказал?
Тот как-то рассеянно кивнул, засунул письмо с описью обратно в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.
– Ну тогда мы поедем... пожалуй. – Марина первой поднялась из-за стола и поблагодарила Пирогова: – Спасибо за чай и вообще... за все...
Тот тоже кивнул и спросил:
– Надеюсь, что вы больше нас с Машей не потревожите? Клянусь, я сказал все, что знал, и передал Александру Ивановичу все, что оставил ему отец. И ничего не крал... Все, что у меня сейчас есть, я честно отработал. Иван Толмачев не имел ко мне никаких претензий.
– Да-да... Конечно... – поспешил сказать отец Дмитрий и потащил за собой все еще несколько заторможенного Толмачева.
Когда они уже ехали в электричке в Питер, Саша вышел наконец из состояния глубокой задумчивости и сказал:
– Там, в письме, еще кое-что написано... Я не хотел при Пирогове...
– Что?! – первой спросила Марина.
– Во-первых, отец писал, что продал все, что ему оставила мать. Все вырученные деньги якобы ушли на Татьяну. Во-вторых, что у Матвея Никодимовича Епифанова был список, из которого ясно, как драгоценности Пелагеи были разделены между ним и Евдокией.
– Где ж теперь найдешь этот список, если Матвея Никодимовича уже нет в живых?
– Не знаю... Возможно, в квартире, где он жил, есть тайник. Кроме того, отцу было известно, что Матвей Никодимович боялся продавать ценности из шкатулки, хотя, конечно, приходилось... жили трудно... Но кое- что могло и сохраниться. Кроме того, именно Матвей где-то хранил церковную утварь... все эти... как их... потиры и прочее...
– В таком случае тайничок должен быть приличных размеров, – заметил отец Дмитрий. – Надо бы подумать, как все это найти, потому что если вернуть оставшееся потомкам Пелагеи с Захарием, то...
– Что? – сначала спросила Марина, а потом тот же вопрос задал и Александр.
– То, может быть, удастся получить у них прощение.
– А с прощением... – с большой надеждой в голосе начал Толмачев.
– Да... ты прав, с прощением легче снять проклятие... – сказал отец Дмитрий и спросил: – А что сейчас с квартирой, где жил Матвей Никодимович?
– Там сейчас живет Борис, – ответила Марина.
– С женой?
– Нет... Один. Он развелся после того, как... умерла их Аленка.
– Значит, проблем с тем, чтобы поискать в этой квартире тайник, не возникнет?
– Думаю, что не возникнет.
После этих слов все замолчали и, думая о своем, почти не общались в течение всего обратного пути.
МАРИНА, АЛЕКСАНДР, ДМИТРИЙ И БОРИС
– Разумеется, я ничего похожего на тайник в дедовской квартире не находил, – сказал Борис,
