видели Машеньку! Это же добрейшей души человек!
— Хотите убедить нас в том, что сумма договора существенной роли не сыграла? — усмехнулся Александр.
— Не хочу… — покачал головой Константин Макарович. — Деньги нам тоже были нужны. Дом, в котором мы тогда жили, был еще прадедов, ветхий. Надо было либо отстраивать его, либо копить на квартиру. Так что деньги пришлись очень кстати. Мы сразу начали строиться. А с Татьяной намучились ужасно. Она же чужих людей не переносила. Пока она к нам привыкла, мы с Машей расцарапанными ходили, будто у нас дома жила стая диких кошек или бенгальский тигр.
— А почему вы не уговорили Ивана Толмачева отдать Татьяну в какое-нибудь медицинское учреждение? — опять спросила Марина.
— А вы отдали бы свою дочь? — усмехнулся Константин Макарович. — Особенно… если другой у вас нет… К тому же мы видели, что она бывала и вполне разумна, особенно если рядом привычная обстановка и знакомые люди. Да и…
— Хорошо! — перебил его Александр. — С Татьяной все более или менее ясно! А что вы можете сказать про драгоценности?!
— Ничего тебе не ясно! — разъярился вдруг Пирогов, и его лицо опять стало покрываться нездоровой краснотой. — В один прекрасный день мне пришлось посмотреть Татьянины документы. И знаешь, что я там увидел?
— И что же там такого можно было увидеть? — саркастически спросил Александр, откинулся на спинку стула и даже скрестил руки на груди.
— А увидел я год рождения Татьяны и понял, что никоим образом не мог быть ей отцом!
— Как… — проронил Толмачев, и его руки безвольно упали вниз.
— А вот так! Надул меня Ванька! Ты уж прости, Саша, но для меня он всегда был Ванькой. Мы с ним в одном дворе… Впрочем, я об этом уже говорил…
— Нет… не может быть… — отмахнулся Александр. — Ну… про отца я ничего не могу в этом плане сказать, а мама… она не пошла бы на такой ужасный подлог!
— Да! Ты прав! Лидочка не могла бы! Она и от дочери отказалась только лишь из страха за тебя! Она была убеждена, что Иван уговорил нас взять к себе Татьяну за большое вознаграждение. Уж она-то точно знала, чья она дочь! Кстати, о деньгах! Я Ивана спрашивал, откуда у него такие шальные деньги. Он сказал, что достались в наследство от матери, а той, дескать, от родителей. Поскольку мы, как я уже в третий раз повторяю, жили в одном дворе, я очень хорошо помню его мать, тетю Дусю. Она всю жизнь ходила в одном и том же платье и в темненькой косынке на голове. Разве что подпольной миллионершей была… В общем, я потребовал забрать Татьяну, поскольку она мне, как выяснилось, никакая не дочь. Потом это уже абсолютно точно было подтверждено медицински. У меня вообще не может быть детей. К сожалению… А Иван тогда кочевряжился, уверял, что Лидочка ему рассказывала, как я ее насиловал. А я знал, что она не могла такого говорить. Она могла сказать только правду. Я, конечно, тогда был не на высоте, но не насиловал… это уж точно… Да и не сумел бы, мальчишкой совсем был. В общем, мне пришлось пригрозить Ивану, что расскажу Лидочке, каким образом у нас оказалась Татьяна.
Константин Макарович встал со стула, извинился, сказал, что выпьет воды, и ушел в кухню. Марина с ужасом смотрела на Александра, щеки которого уже покрывал румянец примерно такого же цвета, как у самого Пирогова.
— Саша, вы простите, что мы с отцом Дмитрием стали невольными свидетелями этого разговора. Мы же не думали… — сказала она и взглянула на священника, который сейчас на такового был похож очень мало. На нем были надеты черные джинсы и темно-серый джемпер. Отец Дмитрий ответил ей все таким же спокойным и невозмутимым взглядом синих глаз. Саша безнадежно махнул рукой.
Между тем Пирогов вернулся в комнату, грузно осел на стул и спросил:
— Так… может быть, всем… чаю… кофе… Или, может, чего покрепче? Раговорчик ведь того…
— Нет, Константин Макарович, — ответил за всех Александр, — давайте сначала договорим. Вы правы, разговор получается очень интересным! Ну и что же было дальше?
— А дальше Иван стал уговаривать меня оставить у нас Татьяну. Его понять было можно. Во-первых, он боялся за сына, во-вторых, Татьяна уже к нам привыкла, и опять ломать ее, перевозя даже и в самое лучшее медицинское учреждение, было страшно. Она могла не выдержать, потому что страшно пугалась всего нового. Но в то же время я был в бешенстве оттого, что Толмачев так ловко меня провел. Он уверял, что у него не было другого выхода. Собственно, может, выход и был. Раньше. А в тот момент, когда мы с ним этот разговор вели, уже, пожалуй, и не было. Мы оба это понимали, а потому Иван стал предлагать повысить плату за уход за дочерью. И между прочим, не деньгами. Он выложил на стол богатое сапфировое… кажется… такая штука называется… колье… В общем, я бы сказал, бусы… В золоте…
— Еще и сапфировое? — удивился Александр.
— Иван так сказал. Оно было украшено еще какими-то камнями. Может быть, даже и бриллиантами. Не знаю. Я не разбираюсь в этом, но обалдел от красоты этих камней совершенно. Иван сказал, что колье будет мое, если я оставлю в своем доме Татьяну.
— И вы, конечно, отказаться не смогли?
Константин Макарович недобро усмехнулся и ответил:
— Представь, я долго отказывался, потому что, честно говоря, сияние камней меня испугало. Я спросил твоего отца, Саша, где он взял эдакое богатство, не в музее ли каком стянул. Собственно, тогда я и произнес слово «цацки»… Чтобы его разозлить… что ли… уесть… Он опять стал утверждать, что досталось в наследство. Я расхохотался Ваньке прямо в лицо. Спросил, почему ж тогда «герцогиня» тетя Дуся вместо бриллиантовой диадемы на голове вечно нашивала темненький платочек в точечку. Иван долго не отвечал, лицом потух как-то. Я даже решил, что он и впрямь кого-нибудь ограбил…
Пирогов опять тяжело поднялся со стула и предложил выпить чаю, потому что во рту у него пересохло, да и голова стала тяжелой.
— Горячего мне надо и сладкого… Иначе… В общем, и вам не повредит… У Маши и пироги есть, и варенье…
— Послушайте, Константин Макарович! Какой тут чай! Вы мне такие вещи про отца рассказываете…
— Саша, Константин Макарович уже немолод. Видно же, что ему тоже нелегко дается этот разговор, — поддержала Пирогова Марина и обратилась к нему, тоже поднявшись из-за стола: — Давайте я вам помогу. Согреем чаю и действительно все слегка перекусим.
Отец Дмитрий тоже вызвался помочь, и они с Мариной сервировали чайный стол. Все то время, что они сновали из комнаты в кухню и обратно, Александр Толмачев просидел недвижимо, уставившись остановившимся взглядом в стену напротив. Марина помнила, что отец Дмитрий называл отца Татьяны и Саши интеллигентным человеком, а потому ему наверняка тоже странно было слышать нелицеприятные вещи о дяде, которого он знал с детства. Дмитрий ничего не говорил, но его лицо несколько утратило невозмутимость. Он казался взволнованным.
Саша пить чай не мог. Он сделал несколько глотков из изящной чашки с ирисами, раскрошил в блюдечке кусок пирога с капустой и, еле дождавшись, когда Константин Макарович опустошит чашку, сразу спросил:
— Ну и что же дальше? Мой отец был вором?
— Я не говорил этого, Саша, — отмахнулся Пирогов.
— Ну… и как же он тогда объяснил вам происхождение этих камней? Так и продолжал настаивать на наследстве?
— Он не просто продолжал. Он предоставил мне доказательства.
— То есть? — Александр подался к нему всем корпусом.
Марина тоже замерла с куском пирога у рта, а отец Дмитрий чуть не пролил на стол чай.
— Иван показал мне письмо, которое нашел в материнском архиве после ее смерти, — сказал Константин Макарович.
О чем было написано в этом письме, Саша не смог даже спросить, но этого и не потребовалось. Пирогов сам стал рассказывать дальше:
— Это письмо тетя Дуся специально написала сыну в конце жизни, понимая, что все ее вещи перейдут
