– Как поживает Сонечка? – спросил он, будто бы между прочим.
– Спасибо, хорошо. А как ваш Даниил?
– Тоже, знаете, не жалуюсь, – ответил он. Потом вдруг перекрыл своим телом дорогу к маршруткам и сказал: – Вы, конечно, понимаете, что на самом деле я хочу спросить об Альбине Александровне?
– Конечно, понимаю, – согласилась я.
– И что вы можете сказать?
– Вы сначала что-нибудь спросите.
Коньков потоптался на месте. Я с глубоким удовлетворением отметила, что моя маршрутка отчалила от остановки, и значит, мое появление в собственном доме очень удачно откладывается. И главное, по уважительной причине. Но Константин Ильич думал недолго:
– Как вы считаете, у меня совсем нет никаких шансов?
– Я думаю, есть. Альбина Александровна очень долго привыкает к людям. Честно говоря, за то время, что я ее знаю, она так ни к кому и не привыкла, кроме меня.
– А этот ее... бывший муж... Он так и ходит к ней?
– Ходит. Но с ее стороны его прием на дому – это нечто вроде благотворительной акции оказания дружественной помощи малым народам ближнего зарубежья.
– Это как? – изумился Коньков.
– Когда добьетесь благосклонности Альбины Александровны, тогда расскажу.
– Как же я добьюсь, если она, кроме вас, ни к кому привыкнуть не может.
– Того, что «не может», я не говорила. – Это я ему уже крикнула, стоя у дверцы очередной своей маршрутки, которую решила все-таки не пропускать.
Как вы догадываетесь, попасть ключом в замочную скважину мне так и не удалось, как когда-то ложкой в кофейную банку. Руки тряслись, а ключ скользил в мокрых от волнения руках. Беспрозванных, конечно, услышал мое царапанье в дверь и вынужден был открыть ее сам. Еле перебирая опять ослабевшими конечностями, я осторожно вошла в свою квартиру, как в гости к чужим злым людям.
Я никогда не видела Валеру в рубашке. Даже летом он носил застиранные бесформенные футболки. Сейчас же передо мной стоял любимый мужчина в светлой рубашке в легкую полоску с расстегнутым на несколько пуговиц воротом. Как же ему шел этот расстегнутый ворот! Как мне хотелось уткнуться лицом в обнажившуюся ямочку между ключицами. И вместо того, чтобы сказать «уходи», я таки в нее и уткнулась. Более того – я, как слепой котенок или щенок, начала тыкаться носом и губами ему в шею, щеки, губы и безуспешно пыталась выговорить его дурацкое имя – подарок безработным логопедам: – Варе... Вале... Варера...
В конце концов, я назвала его просто любимым (без всякого имени) и вдруг осознала, что он никак не реагирует на мою экзальтацию – стоит бесчувственным столбом. Я отстранилась. Где-то в районе желудка стало холодно. Холод начал подниматься кверху, грозя перекрыть мне дыхание навсегда. Я положила дрожащую руку себе на горло, чтобы хоть как-то его согреть. Наше молчание затянулось и грозило перелиться в замогильное безмолвие. Я решительно подняла на Валеру глаза, чтобы весь этот ужас побыстрее закончился. Он смущенно улыбался. Я хотела заплакать, но опять не смогла.
– Я боялся, что ты не придешь, – сказал он.
– Но это же моя квартира... – ответила я.
– Ты могла переночевать у Альбины, чтобы дать мне понять, что...
– Но я же не позвонила с работы...
– Ты могла передумать уже по пути домой.
– Я не передумала...
– Ты мне веришь?
Я смотрела на него во все глаза и все отчетливей понимала: он больше никогда ни к кому от меня не уйдет. Данило-мастер освободился от чар Хозяйки Медной горы. Каменный цветок готов и оставлен ей в подарок. Я воровато оглянулась, не шуршат ли где-нибудь рубиновоглазые ящерки. Их не было.
– Верю, – ответила я.
ЧАСТЬ 2
Я – Альбина...
Моя подруга Наташа вам уже рассказывала обо мне. Да-да! Вы правильно поняли. Я – Альбина, и хочу кое-что уточнить в ее рассказе. Мне кажется, что люди, даже очень близкие, понимают друг друга не до конца. Да это, наверно, и невозможно – понять человека до самой сути. А может быть, даже и не нужно. У каждого должно оставаться за душой что-то свое, потаенное, о чем никто не знает. Нет-нет, я не про вынашивание тайных планов и не про извращенные желания. Я про самобытный внутренний мир. Я про успокоение, отдохновение и умиротворение внутри себя.
Не знаю, понимаете ли вы, что я пытаюсь сказать... Ну... вот иногда, бывает, произойдет со мной что- нибудь ужасное, и я сначала, конечно, мучаюсь и плачу, а потом как бы застываю в пространстве... Чаще всего в моем воображении возникают (даже летом) зимние деревья в снегу. С их веток сыплется снег, а я иду по белой аллее и даже будто слышу тихую печальную музыку. Может быть, свирель, а может быть, какой-нибудь не существующий в нашей жизни инструмент.
Я умею населять свое воображение образами, звуками и, вы не поверите, некой вязью слов, чем-то вроде стихов... или не стихов, а каких-то фраз, молитв или мантр... Вот, например:
Если бы Наташа это прочитала или услышала, она долго смеялась бы и наверняка сочинила какую- нибудь пародию, где обязательно сравнила бы меня с песочными часами (из-за тонкой талии) или вообще с какой-нибудь древней клепсидрой, намекая на консервативность и косность моего мышления. Наташа вообще не знает, что я иногда сочиняю. Если бы я ей сказала, она обязательно принесла бы мне почитать парочку детективов, чтобы занять мое праздное сознание хотя бы простенькой дедукцией. Когда мозг решает задачу, кто убил, не до самокопаний и молитв.
Она считает меня засушенной божьей коровкой, а я просто человек другой, чем она, внутренней организации и темперамента. Наташа – сангвиник, периодически переходящий в холерика. У нее в руках все горит, она все время куда-то бежит и очень часто что-нибудь меняет в своей жизни. Например, она часто переставляет в квартире мебель. Представьте, сама, без всякого постороннего участия. Подкладывает под ножки кружки сырого картофеля и катает шкафы по линолеуму взад-вперед. Никогда не знаешь, идя к ней в гости, где найдешь диван или телевизор.
Когда она решила развестись с Филиппом, я нисколько не удивилась. Честно говоря, я удивлялась тому, как надолго она возле него задержалась. Ее душа жаждет постоянных перемен. Я в ее жизни – исключение из правил. Наша дружба не поддается никаким переменам. Не поверите, но мы, такие разные, никогда по- настоящему не ссорились. Может быть (во всяком случае, я очень надеюсь на это), вторым исключением из правил для нее станет и второй муж.
Да, она снова вышла замуж. Почему я надеюсь, что он станет исключением? Потому что Наташа даже взяла его фамилию, хотя она не из благозвучных и ей не нравится – Беспрозванных. Ну вы же знаете их историю. Там такая любовь... Она не должна закончиться! Она может перейти в иное качество, потому что люди не в состоянии всю жизнь дрожать от страсти, но она будет жить долго. Хорошо бы столько же,
