вами. И если бы он за вами примчался, вы бы вернулись домой задолго до того, как успели что-то себе доказать. Но вам было очень важно, чтобы он явился сюда и понял, что вы прекрасно обходитесь без него. Подытожим: все ваши действия совершались ради мужчины, но теперь вы себя перебороли.
Сьюзан молчала, и я подумал, что ее вывело из себя, обескуражило и поразило мое ослепляющее прозрение. Но вот она заговорила:
– Похоже на правду. Вы сообразительный малый.
– Зарабатываю этим на жизнь. То есть не советами покинутым возлюбленными дамам – просто мне приходится ежедневно анализировать всякую ахинею. И я не переношу, когда мне вешают на уши лапшу и пытаются самооправдаться. Каждый знает, что он делает и почему он это делает. Так что либо держите все при себе, либо говорите как есть.
Сьюзан кивнула:
– Я знала, что вы скажете то, что думаете.
– Но меня интересует другое. Что вы намереваетесь делать дальше? Если собираетесь остаться здесь, на это должны быть веские причины. То же самое, если надумаете возвращаться домой. Я о вас беспокоюсь, госпожа Уэбер, как о тех ребятах, которых знал и которые потеряли желание ехать на родину.
– А как насчет тех, кто всю жизнь прослужил в армии?
– Имеете в виду меня?
– Естественно, вас.
– Вот видите. Значит, я тем более знаю, о чем говорю.
– Почему вы возвратились во Вьетнам?
– Мне сказали, что это очень важно. Что я нужен. А мне было скучно.
– И что же в этом важного?
– Не представляю. Но придет время, все расскажу – когда меня здесь не будет: встретимся в Нью- Йорке, в Вашингтоне или в Массачусетсе, посидим, выпьем, и я поведаю вам, что мне удалось обнаружить.
– Пусть будет Вашингтон, – отозвалась Сьюзан. – За вами экскурсия по городу. Но прежде вам надо отсюда выбраться.
– Два раза удавалось.
– Хорошо. Вы готовы? Пошли?
– Подождите. Прежде скажите, как вы узнали, что я работаю на армию?
– Кто-то сказал... кажется, Билл.
– Ему не было никакой нужды об этом знать.
– Значит, кто-то из консульства. Какая разница?
Я не ответил.
Сьюзан посмотрела на меня в упор.
– Если честно, то не Билл попросил меня оказать услугу консульству. Ко мне обратились непосредственно. Консульский церэушник. Коротко рассказал мне о вас – в основном биографию. И ничего о задании. Я о нем ничего не знаю. Только несколько деталей о вас. Церэушник сказал, что вы работали в Управлении уголовных расследований сухопутных войск. И сейчас занимаетесь убийством, а не разведкой.
– Кто этот церэушник?
– Вы же понимаете, – улыбнулась Сьюзан, – я не могу вам этого сказать. Он дал мне ваше фото, и я сразу приступила к работе.
– Когда это произошло? – спросил я.
– Примерно за четыре дня до вашего приезда.
Когда меня посылали сюда в первый раз, то хотя бы уведомили за два месяца и предоставили месячный отпуск. А потом рекомендовали составить завещание.
Я поднялся.
– Завтрак включен в стоимость номера?
– Если здесь не дают мыла, то с какой стати им включать в стоимость номера завтрак?
– Логичное наблюдение. – Я позвал официантку и расплатился: завтрак обошелся мне в два бакса.
Мы вышли на прибрежное шоссе. Там стояло не менее двух дюжин велорикш, и все разом набросились на нас. Сьюзан выбрала двоих, у одного из них не было руки. Мы уселись, и она сказала:
– Чодам.
Безрукий вез Сьюзан, и я попросил спросить, не ветеран ли он. Сьюзан перевела. Сначала он удивился, что она говорит по-вьетнамски, а потом удивился, что кому-то есть дело, воевал он или нет. Но все-таки ответил, что он ветеран.
Мы ехали рядом, и Сьюзан мне переводила:
– Он воевал здесь, в Нячанге, и попал в плен, когда коммунисты захватили город. Весь его полк привели на стадион и держали несколько дней без еды и воды. Он был ранен в руку, стала развиваться гангрена... –
