обыкновенной практичности. У Вьетнама не хватало ни времени, ни средств, чтобы заниматься поисками трети миллиона пропавших без вести, а мы, наоборот, помешались на поисках своих двух тысяч.
Мистер Вин молчал, я тоже. Вьетнамцев нельзя торопить, и они, подобно американцам, не начинают нервничать, если пауза затягивается.
Наконец он заговорил.
– Он не желает участвовать ни в каком расследовании, – перевела Сьюзан, – если только не получит приказ от своего правительства.
Я вздохнул. Не хотелось обижать старого вояку и предлагать ему деньги, но я все-таки напомнил:
– Семья погибшего узнала о смерти вашего брата Ли и добровольно и бесплатно сообщила вам о его судьбе. Будьте великодушны и сообщите им о судьбе их сына. Это частное дело, – добавил я, – и не имеет никакого отношения к правительству.
Сьюзан перевела, и в комнате вновь воцарилась тишина. Только потрескивал уголь в печи и на улице щебетала птица.
Вин направился к двери.
Мы со Сьюзан переглянулись.
Он вышел за порог, и мы слышали, как он с кем-то разговаривал. Затем вернулся и что-то сказал Сьюзан.
Она кивнула, и мне показалось, что нас выгоняют или, наоборот, просят задержаться, пока не явятся солдаты. Но оказалось совсем иначе.
– Мистер Вин попросил внука позвать кого-нибудь из женщин, чтобы нам заварили чай, – сообщила мне переводчица.
Почему я в себе сомневаюсь? Я умею работать со свидетелями. Свидетели меня любят. А подозреваемые боятся. И еще мне всегда везет.
Вин пригласил нас к низкому столу. Сам сел, скрестив ноги, спиной к теплой печи и знаком показал, где расположиться нам: Сьюзан слева от него, а мне – напротив.
Сьюзан достала сигареты и предложила Вину. Он принял. Она с кивком протянула мне. Я тоже взял. Она зажгла табак всем троим и положила пластмассовую зажигалку на стол. Пепельницей служил скрученный кусок стали, напоминавший осколок бомбы.
Я пыхнул дымом и положил сигарету в пепельницу. А мистеру Вину как будто понравилось 'Мальборо лайт'.
– Позвольте рассказать, каким образом я прочитал ваше письмо брату.
Сьюзан перевела, и Тран Ван Вин кивнул.
Я рассказал про Виктора Орта и организацию 'Американские ветераны войны во Вьетнаме', подчеркнув, что гуманитарная программа организации помогает правительству Ханоя вести поиски пропавших без вести вьетнамских солдат. В моей интерпретации все выглядело несколько иначе, чем на самом деле: мы с Ортом превратились в активистов-ветеранов вьетнамской войны, и таким образом я случайно познакомился с родными убитого в Куангчи лейтенанта. Мне самому понравилась моя версия.
Дальше я объяснил, что родители лейтенанта были убеждены, что тот, кого упомянул в своем письме мистер Вин, и есть их сын. Я чуть-чуть поднаплел, но ведь я – ирландец из Южного Бостона. Мы там на это все мастера. Я ничего не сказал про свое управление и не упомянул имени лейтенанта, поскольку не знал его. Зато его знал Тран Ван Вин.
Вьетнамец слушал, а Сьюзан переводила.
В доме появилась женщина среднего возраста, не говоря ни слова, подошла к плите, где над очагом постоянно шипел чайник. Поставила три чашки на циновку, набрала из керамического сосуда щепоть чайных листьев и разбросала по чашкам. Затем черпаком наполнила их кипятком, поставила на плетеный поднос, подползла на коленях к столу и поклонилась нам.
Замечательная страна – ничего не скажешь. Я подмигнул Сьюзан, она в ответ показала язык.
Чайная церемония завершилась, и женщина исчезла.
Я пригубил напиток и улыбнулся:
– Отвратительно.
Сьюзан что-то сказала хозяину, и тот тоже улыбнулся. Выпил чаю, затянулся сигаретой и принялся поддерживать светскую беседу.
– Он спросил, – перевела Сьюзан, – любовники мы или нет. Я ответила, мы подружились, когда ты нанял меня в Сайгоне в качестве переводчицы. А потом сделались любовниками.
Вьетнамец слегка ухмыльнулся. Наверное, думал: 'Седина в голову – бес в ребро'.
– Мистер Вин удивлен, – продолжала Сьюзан, – как много американских ветеранов приезжают теперь на юг. Он читал об этом в газетах и видел в школе, где есть телевизор.
Я кивнул и подумал, что Банхин не совсем отрезана от внешнего мира. Это может оказаться важным, если подтвердятся мои подозрения по поводу убийцы.
Сьюзан и вьетнамец продолжали трепаться и закурили по новой. Я понимал, что так полагается – нельзя сразу приступать к делу, и все-таки начал терять терпение. Кто знает, кого еще может сюда занести?
– Вы позволите спросить, – обратился я прямо к Вину, – эта женщина ваша жена?
Сьюзан перевела, и он кивнул.
– А кто такая Май, которую вы упоминали в письме?
