Сьюзан замялась, но все-таки перевела.
Вьетнамец поставил чашку, посмотрел прямо перед собой и заговорил, как бы ни к кому не обращаясь.
– Май погибла во время бомбардировок в Ханое в семьдесят втором году. Они поженились в семьдесят первом, когда он возвратился с фронта. Детей у них не было.
– Извините.
Вин понял и снова кивнул.
Они опять переговорили со Сьюзан, и она повернулась ко мне.
– Он женился во второй раз, у него семь детей и много внуков и внучек. Он спрашивает, а у тебя есть дети?
– Насколько мне известно, нет.
Сьюзан перевела односложно. Наверное, ответила: 'Нет'. С любезностями было покончено. И он задал вопрос.
– Мистер Вин спрашивает, – сказала мне Сьюзан, – с тобой ли то письмо, которое он написал брату?
– У меня была ксерокопия, – ответил я. – Но потерялась во время поездки. Я вышлю ему оригинал, если он скажет, как это сделать.
– У него в Дьенбьенфу есть племянник, – перевела она. – Можешь выслать туда.
Я кивнул.
Жаль, что у меня не было письма. Можно было бы сравнить то, что он написал, то, что перевели, и то, что я прочитал. Ничего, будем надеяться, вскоре выяснится и так.
Слава Богу, никто не предложил налить по второй чашке чаю, а москиты шарахались от сигарет Сьюзан и Вина.
– Старые раны вас беспокоят? – спросил я.
– Иногда, – ответил он. – После Куангчи я получил еще несколько ранений. Но ни одного настолько серьезного, чтобы вышибить из строя больше чем на месяц.
Вин показал на меня пальцем.
– Я не был ранен, – ответил я.
Сьюзан перевела, и он кивнул.
– Как вам удалось выбраться из Куангчи? – поинтересовался я.
– Я мог ходить, – ответил вьетнамец. – Всем, кто был способен передвигаться, приказали самостоятельно прорываться ночью. Я ушел рано утром, затемно, когда закатилась луна, брел один под ливнем, проскользнул в десяти метрах от американских позиций и скрылся на западных склонах.
Оставалось надеяться, что он захватил вещи убитого лейтенанта с собой.
Вин продолжал говорить, и Сьюзан переводила:
– Он думает, что мог пройти совсем близко от тебя.
– Так оно и было.
Все заулыбались, но веселым хохотом никто не разразился.
Пора приступать к делу. Я повернулся к вьетнамцу:
– Могу я показать вам несколько фотографий, чтобы мы выяснили: одно ли это лицо – лейтенант, чьи родители направили меня сюда, и лейтенант, которого вы видели в разрушенном бомбами здании?
Сьюзан перевела. Трап Ван Вин склонил голову.
Она встала, вынула из своего рюкзака альбом с фотографиями, открыла на первой странице и положила на стол перед вьетнамцем.
Вин вгляделся в снимок, затем поднялся и принес из плетеной коробки завернутый в материю холщовый бумажник. Раскрыл, достал из него пластиковую фоторамку и опустил на стол рядом с фотоальбомом.
Сьюзан сравнила снимки, вынула фотографию из альбома и передала мне.
На снимке из бумажника были запечатлены молодые мужчина и женщина. Она – очень привлекательная, а он – без сомнений, тот же самый человек, что на фотографии из альбома.
С жертвой все ясно. Оставалось узнать имя. В управлении давно его знали, но я – нет.
– Можно осмотреть бумажник? – попросил я.
Тран Ван Вин выслушал перевод и толкнул бумажник через стол.
Я раскрыл его и осмотрел содержимое: несколько военных платежных сертификатов, которыми мы пользовались вместо долларов, и с полдюжины семейных фото – мама и папа, две девочки-подростка, наверное, сестры, и младенец, видимо, ребенок убитого.
Еще там были всякие пластиковые штуковины: карточка Женевской конвенции, карточка с перечнем пунктов устава сухопутного боя, карточка с перечнем пунктов устава пехотинца. На войне много всяческих правил, но чаще всего действует только одно – правило № 1: 'Убей врага, пока он не угробил тебя'.
Молодой офицер имел все, что требовалось, и я почувствовал в нем человека, который совершал
