характеру повреждения компаса, его разбили неумышленно – возможно просто уронили на палубу, пытаясь вынуть его из гнезда. А вот сдвинутая, как решил Оливер Дево, во время штормового волнения бочка с водой, оказалась смещена не без помощи людей. К этому выводу сыщики пришли, внимательно изучив узлы на веревке, крепящей бочку к мачте. Судя по всему, они были распущены руками человека, который пытался отвязать один бочонок от остальных. Отсутствие на бригантине какой-либо приготовленной пищи при наличии сервированного посудой стола заставляло сделать вывод, что еду унесли люди, покинувшие корабль.
И еще одно интересное открытие совершили столичные детективы – «Мария Целеста» вышла в рейс с одной шлюпкой на борту, в то время как кораблям подобного типа и размера полагалось иметь две шлюпки. Именно исходя из положенного бригантинам количества, до сих пор все считали, что команда «Марии Целесты» погрузилась на две шлюпки. Но, как оказалось, вторая была сдана в ремонт еще в Нью-Йорке из- за того, что на нее упала сорвавшийся при погрузке бочка.
Пожилой капитан парусного судна, входивший в состав адмиралтейской комиссии, исходя из собственного опыта, заявил, что вся эта история сильно попахивает инсценировкой. Обычно грамотный капитан, если его корабль находится в открытом море, спускает шлюпку с подветренной стороны, иначе волны разобьют ее о борт. На палубе «Марии Целесты» были опущены поручни левого борта. Следовательно, шлюпку спустили на воду с левой стороны. Но была зима и идущая на восток бригантина должна была подвергаться ветру как раз с левого борта, поскольку в этот период в Северной Атлантике дует стойкий норд-вест. Чтобы сохранить в целости единственную шлюпку, капитан должен был отдать приказ лечь в дрейф и развернуться к ветру другим бортом. Но если люди покидали судно в спешке (как это следует из брошенных трубок и разбитого компаса), то им некогда было выполнять такие маневры. Нестыковка то одних, то других фактов буквально лезла в глаза.
В полном бессилии перед фактами комиссия приказала произвести осмотр и подводной части судна. Испанца-водолаза Рикардо Портунато опустили на дно возле стоявшей у причала бригантины. Обследовав почти новые медные листы, которыми был обшит деревянный корпус «Марии Целесты», Портунато доложил, что в трех местах листы не совсем плотно прилегали к доскам, из-за чего, возможно, судно и пропускало воду. Больше повреждений в подводной части «Марии Целесты» не было. И руль и форштевень были в прекрасном состоянии, из чего следовало, что бригантина не касалась днищем мели и не сталкивалась с другим судном. И тут, почти закончив работу и уже поднимаясь на поверхность, водолаз увидел на борту примерно в 50 см над водой узкий надрез двухметровой длины, глубиной примерно сантиметра два. Ровный надрез совсем не походил на случайную царапину от удара о причал. Похоже, что его сделали каким-то острым инструментом. Обследовав обшивку носа бригантины с противоположной стороны, Портунато обнаружил там точно такой же надрез!
Адмиралтейская комиссия была в растерянности. Каким образом возникли эти странные «царапины»? Лондонские детективы определили, что надрезы были нанесены около трех месяцев назад, то есть в конце ноября 1872 года – примерно в то время, когда была сделана последняя запись в судовом журнале. Они не могли быть следствием удара судна о причальную стенку, поскольку всякий нормальный корабль швартуется только одним бортом. Столкновения с другими кораблями тоже исключалось, поскольку не было обнаружено хоть каких-нибудь еще повреждений на корпусе «Марии Целесты. Не допускать же и впрямь, что кому-то из экипажа вздумалось пошутить таким образом – разрезав доски обшивки толщиной всего в полтора дюйма и угрожая безопасности бригантины! Расследование окончательно зашла в тупик.
Инсценировка или мистика? Мошенничество или бедствие? Что бы при этом ни думала адмиралтейская комиссия и какие бы версии ни выдвигали сыщики Скотленд-Ярда, доказательств ни одной из них не было. «Мария Целеста» продолжала хранить тайну.
Следствие не могло объяснить с разумной точки зрения слишком много фактов, а именно:
Почему трюмы «Марии Целесты» были распахнуты настежь, а груз остался цел?
Почему крышки люков первого трюма валялись на палубе перевернутыми?
Почему окна кормовой надстройки были заколочены досками и брезентом?
Почему в кормовой надстройке были распахнуты оба верхних световых люка?
Почему набор плотницких инструментов оказался посреди каюты старшего штурмана Ричардсона?
Почему на борту бригантины не оказалось никаких судовых документов, кроме карт и вахтенного журнала?
Почему последняя черновая запись на грифельной доске была сделана не капитаном или штурманом, а кем-то другим?
Почему Ричардсон написал: «Франциска! Моя дорогая и любимая жена!»? И почему на этом запись обрывается?
Почему были спущены паруса второй мачты бригантины?
Почему одна из бочек со спиртом была неполной?
Почему под койкой капитана Бенджамина Бриггса валялась старинная итальянская сабля?
Почему и чем на поручнях правого борта были сделаны зарубки?
И, наконец, почему и каким образом были сделаны на борту бригантины загадочные надрезы?
Итак, множество вопросов и ни одной удовлетворительной гипотезы. Стоит дать объяснение одному факту, как остальные тут же вступают с ним в противоречие. Солли Флуду наиболее вероятной казалась версия мятежа на корабле. Его поддержал американский консул в Гибралтаре Горацио Спраг, изложив в своем докладе Министерству финансов мнение главы адмиралтейской комиссии. На основании его доклада полиция США получила негласный приказ бдительно следить за появлением подозрительных лиц, которые могут оказаться бунтовщиками с «Марии Целесты».
Лондонские же сыщики отметали эту идею, аргументируя отсутствием на судне следов насилия и борьбы и наличием немалых ценностей в салоне. Комиссия Адмиралтейства с нетерпением ждала результатов химического анализа пятен, обнаруженных на сабле, а также на поручнях и на палубе «Марии Целесты». Но когда химики предоставили отчет о проделанной работе, Солли Флуда постигло полное разочарование: пятна на палубе и поручнях правого борта оказались смесью ржавчины, оливкового масла и какого-то рассола. Эта смесь вполне могла быть пролита из какой-нибудь старой железной бочки. Пятна на сабле тоже не имели отношения к крови, не говоря уже о том, что им уже исполнилось много лет. Версию о мятеже пришлось отбросить. А присутствие сабли на борту логичнее всего сумел объяснить капитан «Деи Грациа». Он окончательно развенчал версию Флуда о грабеже, заявив, что капитан Бриггс был страстным коллекционером старинного оружия. По словам Морхауза, дом Бриггсов в Брэдфорде напоминал гибрид музея с арсеналом: он был полон бронзовых и мраморных произведений искусства, коллекций старинных часов, древних монет, но особенно много там было оружия.
Даже в спальне у Бриггса висели рыцарские доспехи. Вполне возможно, что саблю он взял в рейс для того, чтобы, будучи в Италии, выяснить у специалистов дату и место ее изготовления. Ну, а под койку он мог ее положить, чтобы маленькая Софи случайно не порезалась о клинок. Комиссии пришлось признать это объяснение вполне удовлетворительным.
Английские сыщики через полицейское управление в Нью-Йорке навели справки о матросах «Марии Целесты». Согласно сведениям американской фирмы, четыре норвежских моряка – Фолькерх Лорензен, Боас Лорензен, Ариан Харбенз и Гуттлит Гутшаад были матросами первого класса, имели хороший послужной список и большой стаж работы на парусных судах. Не похоже было, что такие люди способны устроить бунт на корабле. Куда же они в таком случае делись? В начале марта 1873 года на имя главы адмиралтейской комиссии пришло письмо от некоего Никельсена из Норвегии. Автор письма обращался к Солли Флуду от имени трех женщин – матери и двух жен матросов экипажа «Марии Целесты». Родственники норвежских моряков, беспокоясь за судьбу своих кормильцев, просили главного прокурора сообщить им хоть какие-нибудь сведения. Но написать в ответ что-либо утешительное гибралтарская комиссия не могла. Невзирая на все предпринятые меры, никаких сведений об исчезнувшем экипаже не поступало. Командир корвета «Кондор», посланный на Азорские острова на поиски, сообщил, что жители острова Санта-Мария не видели посторонних лиц и ничего не знают о происшествии. Из Америки тоже не поступало никаких обнадеживающих новостей.
Таким образом, 12 марта 1873 года, по прошествии трех с лишним месяцев следствие по делу пропавшей бригантины и ее экипажа было прекращено, а адмиралтейская комиссия распущена. Через два дня городской суд Гибралтара определил сумму вознаграждения капитану «Деи Грациа» Дэвиду Морхаузу –
