Она пожала плечами.
— Не знаю... поеду, куда пошлют... все так неопределенно.
Наверное, Синтия ожидала, что я предложу что-нибудь определенное, устойчивое. Но в личной жизни я нерешителен — не то что в профессиональной. Когда женщина заговаривает об обещаниях, я тянусь за аспирином, а если начинает рассказывать о любви, я шнурую кроссовки. И все же между Синтией и мной было что-то настоящее, выдержавшее испытание временем. Весь этот год я думал о ней. Но сейчас Синтия была здесь, рядом со мной, и я запаниковал. Ну нет, на этот раз я не упущу своего.
— У меня небольшая ферма под Фоллз-Черч. Может, захочешь ее посмотреть?
— С удовольствием.
— Это замечательно!
— Когда?
— Э-э... давай послезавтра. Когда вернемся в УРП. Останешься на выходные или дольше, если захочешь.
— В понедельник я должна быть в Беннинге.
— Зачем?
— Юристы, бумаги... Я оформляю в Джорджии развод. А замуж выходила в Виргинии. Для таких, как мы, нужен особый брачный кодекс.
— Я бы не возражал.
— В конце месяца я должна быть в Панаме, поэтому хочу поскорее закончить личные дела. Иначе развод отложится еще на полгода, если я буду за рубежом.
— Свидетельство о расторжении брака мне доставили с почтой, вертолетом, когда я лежал под неприятельским огнем.
— Правда?
— Правда. В почте еще было напоминание сделать очередной взнос за автомобиль и антивоенная литература из Сан-Франциско. Господи, что за жизнь! Иногда не хочется утром вылезать из постели. Хотя у меня и постели-то настоящей нет. Впрочем, могло быть и хуже, сама увидишь.
— Но могло быть и лучше... Знаешь, Пол, у нас будет хороший уик-энд.
— Будем надеяться.
Глава 32
Мы вернулись в полицейское управление. Пресса разъехалась, и я поставил машину на шоссе, не подъезжая вплотную к зданию. Выходя из салона, я прихватил распечатки дневника Энн Кемпбелл.
— Поговорим сначала с Муром, а потом посмотрим, что откопала мисс Кифер, — сказал я.
Мы пошли к камерам.
— Трудно поверить, что человек, который руководит всем этим хозяйством, может оказаться преступником, — сказала Синтия.
— Да, это путает карты, ломает правила протокола и проведения процедур.
— Вот-вот... Что же ты все-таки думаешь об этом следе?
— Это чуть ли не единственное, что у нас есть.
— Нет, мы догадываемся о мотиве преступления и возможностях совершить его. Но, откровенно говоря, я не уверена в точности психологического портрета Кента и его решимости. Кроме того, мы почти ничего не знаем о привходящих обстоятельствах. Правда, после того как мы с ним посидели в баре, думаю, что чутье нас не обманывает.
Я попросил сержанта-надсмотрщика пойти с нами в камеру Мура. Он сидел на койке в полной форме, но без обуви. Пододвинув стул к разделяющей их решетке, Далберт Элкинс пытался его разговорить. Мур то ли внимательно слушал, то ли впал в транс. Увидев нас, оба встали. Элкинс, казалось, был рад нашему приходу, но Мур был мрачен как туча.
— Так мне готовиться к завтрашнему, шеф? — спросил Далберт. — Ничего не изменилось?
— Нет.
— Жена передает вам спасибо.
— Странно. Она просила подержать тебя тут подольше.
Элкинс рассмеялся.
— Откройте, пожалуйста, камеру полковника Мура, — обратился я к сержанту.
— Слушаюсь, сэр. — Он отпер дверь камеры. — Наручники?
— Да, будьте добры.
Сержант рявкнул Муру:
— Руки вперед!
Мур вытянул сцепленные руки. Сержант защелкнул браслеты.
Мы молча шли по длинному коридору мимо камер, в основном пустых. Наши шаги отдавались эхом, но Мур без сапог ступал почти бесшумно. На свете мало таких мрачных мест, как ряды тюремных камер, и таких унылых зрелищ, как заключенный в наручниках. При всем старании смотреть на жизнь философски
