сейчас этот будуар для нас недоступен. Вдобавок и этот путь при всей своей живописности мог привести в тупик.
Гораздо важнее знать, кто побывал там, где совершено убийство. Мы практически установили, что там был полковник Чарлз Мур, но в какое именно время он находился и что конкретно делал — нуждается в уточнении.
Теперь полковник Уильям Кент. Человек, у которого возникли проблемы по службе, не говоря уже о том, что ему предстоял малоприятный разговор с миссис Кент. У меня, слава Богу, таких проблем нет.
Собственно говоря, Кент сам признался в половой распущенности, использовании служебного положения и поступках, недостойных офицера, — если назвать только три обвинения, которые может предъявить ему Главная военная прокуратура. В делах об убийстве преступники часто приносят на алтарь Фемиды небольшие жертвы, надеясь, что богиня примет их и станет искать того, кто должен принести в жертву жизнь, где-нибудь в другом месте.
Характеристика, которую Синтия дала Кенту, ценна вдвойне, потому что никто не заподозрил бы в нем страстного ревнивца. Она интуитивно уловила то, чего не понял я. Теперь мы твердо знали, что полковник Уильям Кент состоял в половых отношениях с капитаном Энн Кемпбелл. Не верю, что он трахал ее из спортивного интереса. Следовательно, Кент был влюблен в нее...
Хорошо, когда у следствия полно экспертов, можно приврать и припугнуть подозреваемого, хотя инструкции на этот счет молчат. Нужно только знать, что он был там-то и там-то и делал то-то и то-то. Тогда, бывало, сплетешь словесную удавку, надавишь на подозреваемого, и он готов. Таким манером я и вытянул из Кента самообвинения.
Мои мысли возвратились к экрану. Энн Кемпбелл стояла передо мной и говорила, обращаясь прямо ко мне. Мы словно смотрели в глаза друг другу. На ней была летняя форменная зеленая юбка и рубашка с короткими рукавами. Иногда она отходила от кафедры и становилась у самого края возвышения. Ее движения, жесты, выражение лица были свободны, разнообразны и красноречивы.
Вопреки распространенному мнению о необщительности Энн Кемпбелл, на лекции она выглядела совершенно иной. Улыбалась, смотрела прямо в глаза тому, кто задавал вопрос, смеялась собственной шутке или остроумному замечанию кого-нибудь из сотни слушателей, собравшихся в зале. У нее была соблазнительная привычка откидывать голову, смахивая с лица длинные светлые волосы. Иногда Энн, задумавшись, закусывала губу, с интересом, широко раскрыв глаза, выслушивала какую-нибудь забавную байку, каких полно у бывалых солдат, или сама задавала каверзный вопрос. Словом, на кафедре стоял не запрограммированный манекен, бубнящий заученные фразы — таких лекторов-манекенов хватает и в армии, и на гражданке, — а живая женщина с пытливым умом, тонко чувствующая, когда говорить и когда самой слушать, увлеченная своим несколько необычным предметом. Временами камера проходила по рядам. Мужской аудитории явно нравилось то, что Энн слышит и реагирует на их шутки.
Я наконец врубился в содержание лекции Энн Кемпбелл. Она сейчас говорила о психологическом воздействии на конкретные лица.
— 'Мы с вами рассмотрели психологические операции, направленные на солдат, непосредственно участвующих в боевых действиях со стороны противника, на тыловой персонал и гражданское население в целом. Теперь мне хотелось бы остановиться на том, какое психологическое воздействие можно оказать на представителей командного состава и политических лидеров'.
Подошла Синтия и села рядом. В руках у нее была кружка со свежим кофе и тарелка с пончиками.
— Интересное кино?
— Да.
— Можно выключить?
— Нет.
— Пол, тебе надо поспать.
— Тише, дай послушать.
Синтия отошла. Я продолжал слушать Энн Кемпбелл.
— 'Последний раз мы эффективно использовали это средство против военных и политических вождей Третьего рейха. Нам удавалось узнать кое-что из их служебной деятельности и личной жизни, о предрассудках и половых пристрастиях, вере в оккультные силы и дурные приметы. Мы собирали сведения из различных разведывательных источников. В результате мы располагали биографическими и психологическими портретами нацистских лидеров, могли вести, так сказать, прицельный психологический огонь по ним, играть на их слабостях и ослаблять сильные стороны, вносить ложную информацию в процессе принятия ими важных решений. Короче говоря, нам удавалось поколебать их уверенность в себе, а то и полностью деморализовать в ходе того, что иногда называют траханьем мозгов — извините за выражение. — Кемпбелл подождала, пока стихнут смех и аплодисменты, и продолжила: — Назовем это перетряхиванием мозгов, поскольку нас сегодня записывают. Хорошо, но как перетряхнуть мозги у того, кто находится за тысячу миль от нас, в глубине своей, для нас — вражеской, территории? Примерно так же, как вы проделываете это с женой, подружкой, боссом или надоедливым соседом. Прежде всего надо убедиться, что вы хотите и должны это сделать. Далее нужно знать умонастроение этого человека: чем он дышит, что его волнует или беспокоит, чего он боится. Невозможно управлять механизмом, если не знаешь, как работают рычаги, рубильники, выключатели, кнопки. И наконец, надо находиться в контакте с этим человеком. Контакты устанавливаются на нескольких уровнях: личные опосредованные, с помощью третьего лица, далее, контакты письменные — в виде документов, газет, писем, сбрасываемых с самолета листовок, радиоконтакты в форме пропагандистских передач или дезинформации, рассчитанной на вражеский радиоперехват, и так далее.
Самый надежный и самый древний способ вступить в контакт с высокопоставленным человеком из неприятельского лагеря — личное знакомство или знакомство через третьих лиц. Установить такой контакт трудно, зато и результаты он приносит отличные. Очень эффективен особый вид личного контакта с врачом — половой, вспомним Мату Хари, Делайлу, других знаменитых сирен и соблазнительниц, а также соблазнителей. Официально в нашей армии к такому контакту не прибегают... Если когда-нибудь американская женщина станет командующим, потребуются такие храбрецы, как вы, чтобы ночью забраться в ее палатку'.
По рядам прокатился смешок, и кто-то из слушателей сказал, что ради государственного флага он готов поставить пистон почтенной даме-генералу, накинув ей на лицо эту самую «Старую славу».
Потом кто-то спросил:
