Глава 21
Оглядываясь назад, я думаю, что мне следовало пересечь Атлантику и больше никогда не возвращаться в Америку. Это было бы чем-то вроде деколонизации Саттеров и Стенхопов. Мы доплыли бы до Плимута, сожгли бы «Пауманок», открыли бы небольшой рыбный ресторанчик на пляже и зажили бы счастливо.
Но американцы не эмигрируют, по крайней мере, их абсолютное большинство. А тот, кто эмигрирует, не находит счастья за океаном. Мы создали свою собственную страну и культуру, и просто-напросто не вписываемся в чужой пейзаж; даже в стране своих предков мы — чужие люди. Там нас могут вытерпеть недели две, когда мы приезжаем в отпуск. По правде говоря, хотя я и восхищаюсь Европой, я нахожу европейцев ужасными занудами, особенно тогда, когда они начинают рассуждать о нас, об американцах.
Поэтому мы не стали пересекать Атлантику и не удалились в эмиграцию, зато получили массу удовольствия, проведя весь уик-энд в море под парусами и при хорошей солнечной погоде.
Встав на ночь на якорь в Хэмпстед-Харбор в пятницу вечером, мы на рассвете отплыли в сторону Коннектикута и зашли в порт Мистик, чтобы прогуляться по городу и по магазинам. Но примерно час спустя после начала прогулки Сюзанна объяснила Эдварду и Каролин, что она должна вернуться вместе со мной на яхту, чтобы забрать забытый там бумажник. Каролин и Эдвард улыбнулись с таким видом, словно все поняли. Я был немного смущен. Сюзанна сказала, что мы встретимся в ресторане «Моряк» через три часа.
— Через три часа? — переспросил Эдвард, продолжая улыбаться.
Конечно, неплохо, что ваши дети знают о вашей активной сексуальной жизни, но совсем не обязательно создавать у них впечатление, что вы не можете обойтись без этого пару дней. Сюзанна холодно отреагировала на улыбки Эдварда, сказав ему:
— Да-да, через три часа, смотрите, не опоздайте.
Я вынул свой бумажник и дал каждому из детей денег и только в этот момент осознал, что вся история с забытым бумажником выглядит теперь уж совсем нелепо. Но наши дети как воспитанные люди не стали заострять на этом внимание.
По дороге к причалу я все-таки заметил Сюзанне:
— Надо признаться, для меня это было неожиданностью.
— О, ты очень хорошо с ней справился, вот только с бумажником промашка вышла. — Она рассмеялась.
— Ну, они и так все поняли, — произнес я. — Помнишь, мы всегда отправляли их спать, а сами забирались на крышу рубки и занимались любовью?
— Я помню, как ты объяснил им, что если они услышат шум на крыше, то пусть не пугаются, это папа с мамой занимаются гимнастикой. Встать-сесть.
— Вперед-назад.
Мы рассмеялись.
Итак, мы снова отчалили на нашей яхте и вышли за пределы трехмильной зоны, туда, где уже разрешены сексуальные излишества. Мы нашли место, где поблизости не было других яхт.
— Ну и что ты задумала? — спросил я Сюзанну.
Она, оказывается, задумала спуститься вниз. Когда же она поднялась на палубу, на ней уже не было никакой одежды. Мы продолжали идти под парусами, я стоял у руля, а она вытянулась передо мной и доложила:
— Капитан, старший матрос Синтия явилась для отбывания наказания.
О Боже. Я смотрел на эти кошачьи зеленые глаза, сверкающие на солнце, на эти волосы, развевающиеся на ветру. Я люблю ее тело, ее длинные ноги, ее шелковистую кожу и роскошный куст рыжих волос внизу живота.
— Явилась для отбывания наказания, — повторила она.
— Хорошо, хорошо. — Я на мгновение задумался. — Тебе надо будет отдраить палубу.
— Слушаюсь, сэр.
Она спустилась вниз и вернулась с ведром и щеткой в руках, затем перегнулась за борт и зачерпнула в ведро морской воды. Она встала на четвереньки и начала ползать по палубе у моих ног.
— Не вздумай капнуть мне на ноги, — предупредил я, — а не то велю надавать тебе по заднице.
— Да, сэр… о-о-о! — Она опрокинула ведро и залила водой мои мокасины. Думаю, она это сделала нарочно.
Сюзанна встала на колени и обхватила меня за ноги.
— О, капитан, пожалуйста, простите меня! Пожалуйста, не бейте меня! — И она уткнулась головой в низ моего живота.
Знаете, для женщины, которая в реальной жизни имеет характер оторвы и даже точнее — стервы, у Сюзанны есть какое-то странное второе «я». Я имею в виду, что наиболее желанные и возбуждающие роли для нее — это роли забитых и беззащитных женщин. Когда-нибудь я спрошу у моего знакомого психиатра, что это может значить, не называя при этом, естественно, имен.
Итак, я заставил Сюзанну убрать паруса и бросить якорь, чтобы примерно наказать ее. Я привязал ее за запястья к мачте, и она получила дюжину ударов ремнем пониже спины. Нет нужды пояснять, что эти удары были всего лишь легкими похлопываниями, но Сюзанна при этом стонала и умоляла меня остановиться.
Вот так мы провели весь следующий час. Сюзанна исполняла множество моих поручений все в том же голом виде — приносила мне кофе, полировала медные части корпуса, чистила палубу. Дома я не могу заставить ее даже раз в году почистить тостер, а в голом виде она готова исполнять роль рабыни целый день. Ну что же, это полезно для нее и, совершенно очевидно, для яхты.
Примерно через час она сказала мне:
— Пожалуйста, сэр, позвольте мне одеться.
Я сидел, прислонившись спиной к рубке, и потягивал из чашки кофе.
— Нет, — запретил я. — Ты должна теперь встать на четвереньки и раздвинуть ноги.
Она сделала все, как я велел, и терпеливо ждала, пока я допью свой кофе. Я тоже встал на колени, расстегнул брюки и вошел в нее сзади. Оказалось, она уже истекала соком, и не прошло и десяти секунд, как она кончила, а через пять секунд настал и мой черед.
На обратном пути в Мистик Сюзанна, уже одетая, была задумчива. Казалось, ее мучает какая-то неразрешимая проблема. На протяжении всего последнего месяца на нее то накатывали приступы чувственности, то она пребывала в состоянии крайней задумчивости и отстраненности. Я привык с годами к причудам ее характера, но на этот раз случай был явно особый. Как верно заметила Каролин, Сюзанна была сама не своя. Но, к слову сказать, и я не находил себе места.
Когда мы причалили, я сказал ей:
— Возможно, ты права — нам стоит уехать. Мы могли бы спуститься на яхте до Карибского моря и исчезнуть на несколько месяцев. К черту цивилизацию.
Она помолчала, потом произнесла:
— Тебе следует уладить свои проблемы с налогами, пока не завели уголовного дела.
Она была права. Как и большинство американцев, я чувствовал, как правительство вторглось в мою жизнь, и, сказать по правде, ощущение было не из приятных.
— Ладно, — кивнул я, — но, как только я разделаюсь с этим, мы уедем.
— Тебе не кажется, что ты в долгу перед Фрэнком? — вдруг спросила она.
Я посмотрел на нее.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты же обещал ему, что будешь защищать его в суде по делу об убийстве. Когда ты разговаривал об этом с Эдвардом и Каролин, ты дал понять, что еще не принял окончательного решения.
Я ничего не отвечал, разглядывая линию горизонта. Ненавижу, когда лезут в мои дела или
