кости изо всех сил, сильнее, чем Гренделькин швырнул в меня каменюку, и осколки вонзились в них, как заряд из огромного дробовика.
Не дожидаясь, чтобы глянуть на результат, я подхватил всё еще горящий патрон и кинул его на гнездо, сделанное из утрамбованной ткани, окровавленной одежды и старых газет. Вся насыпь тот час загорелась сердитым пламенем и удушливым дымом.
— Вставайте! — прокричал я Гард. Одна сторона её лица опухла и представляла собой сплошной синяк, у нее явно была сломана рука, а из кожи на предплечье торчала кость. С моей помощью она поднялась, полубессознательная и задыхающаяся от дыма, который расползался по всей пещере, заглушая свет. Я помог ей добрести до лестницы и даже в нашем избитом состоянии мы установили своего рода рекорд скорости, поднимаясь по ней.
Оглушительный хор ревущего Гренделькина и воющих малков слегка затих, когда дым добрался до них, и они начали задыхаться. Воздух поступал из туннеля, как из огромного дымохода и пламя разгоралось изо всех сил. Я снова зажег амулет, чтобы осветить нам путь.
— Подождите. — С трудом сказала Гард, когда мы прошли пятьдесят футов по туннелю вверх. — Подождите.
Она неуклюже полезла в карман пиджака, где она держала маленькую костяную коробочку, но не смогла достать её из-за сломанной руки. Я достал коробочку для неё.
— Треугольник, на нём три линии, — сказала она, прислоняясь к стене, чтобы не упасть. — Достаньте её.
Я вытянул маленькую костяную фишку, которая подходила под её описание.
— Эту? — уточнил я.
— Осторожнее, — проворчала она. — Это руна Разлуки. — Она взяла её у меня, сделала несколько шагов по направлению к пещере Гренделькина, что-то неслышно прошептала и со щелчком бросила фишку. Потом была вспышка глубокого красного света, и туннель затрясся и затрещал.
— Бежим!
Мы так и сделали.
Позади нас туннель с ревом захлопнулся, запечатывая малков и Гренделькина, оставляя их пойманными в ловушку удушливого дыма.
Мы остановились спустя мгновенье, после того как улеглась пыль, поднятая смыкающимися стенами и звуки голосов разъяренных сверхъестественных существ, отрезало, как если бы кто-то повернул выключатель. Тишина была оглушающей.
Мы оба стояли там, задыхающиеся и израненные. Гард опустилась на пол, чтобы передохнуть.
— Вы были правы, — сказал я. — Я догадываюсь, нам нет нужды волноваться насчет малков на обратном пути.
Гард подарила мне слабую улыбку.
— Это был мой любимый топор.
— Вернитесь за ним, — предложил я. — Я подожду Вас здесь.
Она фыркнула.
Мыш, неуклюжей, шаркающей походкой, спустился к нам сверху из туннеля. Элизабет Брэддок вцепилась в его ошейник, и выглядела сильно смущенной отсутствием одежды.
— Ч-ч-что? — она заикалась. — Что тут случилось? Я н-не понимаю.
— Все в порядке, миссис Брэддок, — сказал я. — Вы в безопасности. Мы собираемся отвести вас обратно к вашему мужу.
Элизабет закрыла глаза, вздрогнула и начала плакать. Она присела, обхватила руками гриву Мыша и спрятала лицо в его шерсти, дрожа от холода. Я снял свой плащ и накинул его ей на плечи.
Гард посмотрела на неё, потом на свою сломанную руку и тоскливо вздохнула.
— Мне надо выпить.
Я выплюнул какой-то песок изо рта, и кивнул:
— Аналогично. Идем.
Я протянул ей руку, чтобы помочь подняться. Она приняла её.
Несколько часов и докторов спустя, мы с Гард вернулись в паб, где пивной фестиваль приближался к логическому завершению. Мак ждал нас за столом. Брэддок заикаясь, проговорил огромное количество неуместных благодарностей и убежал. На бочонке Мака красовалась голубая ленточка. Он налил всем нам по кружке.
— Ночь Живого Пива, — пробормотал я. У меня были болеутоляющие для плеча, но я дожидался того времени, когда окажусь, дома в постели, чтобы принять их. И в результате я испытывал боль везде.
— Больше подходит — ночь живых синяков.
Мак покраснел, отпил из свой кружки и поднял ее, салютуя нам с Гард.
— Спасибо.
— Без проблем, — ответил я.
Гард слегка улыбнулась и кивнула Маку головой, когда он встал из-за стола.
Она прикончила собственную кружку и пристально посмотрела на повязку на руке.
— Близко было.
— Немного, — сказал я. — Могу я спросить у Вас кое-что?
Она кивнула.
— Гренделькин назвал вас Гаутом, — я сощурил глаза.
— Да, он сделал это.
— Я знаком только с одним человеком, упомянутым таким образом…
— Встречаются еще и другие, — ответила Гард. — Но о нем знают все.
— Вы назвали Гренделькина потомком Гренделя, — продолжил я. — И я так понял, что вы потомок Гаута? [35]
Гард слегка улыбнулась.
— У моей семьи и у семьи Гренделькина длинная история.
— Он называл вас Выбирающей, — продолжил я.
Она снова пожала плечами и улыбнулась своей загадочной улыбкой.
— Гард это не ваше настоящее имя, — сказал я. — Не так ли?
— Конечно же, нет, — ответила она.
Я отпил еще немного отмеченного наградой темного пива Мака.
— Вы валькирия. Настоящая.
Выражение её лица стало абсолютно непроницаемым.
— Я полагал, что валькирии в основном подбирают и доставляют, — сказал я. — Отбирают лучших воинов среди павших. Забирают их в Валгаллу. Ах, да, и наливают напитки там. Девственные дочери Одина, разливающие медовуху для воинов, пирующих до Рагнарёка.
Гард запрокинула назад голову и рассмеялась: «Девственные дочери!». Она поднялась, покачала головой и с сожалением посмотрела на сломанную руку. Потом наклонилась и поцеловала меня в губы. Её поцелуй был сладким, чувственным и обжигающим. Я почувствовал его всем своим телом. Гм, некоторыми местами больше чем другими.
Гард медленно отклонилась, её бледно-голубые глаза сияли. Потом она подмигнула мне и сказала:
— Не верьте всему, что вы читаете, Дрезден. — Она повернулась, чтобы уйти, затем остановилась и оглянулась через плечо. — Хотя, если быть откровенной: иногда ему нравится, когда мы называет его Папочкой. Я — Сигрун.
Я наблюдал, как Сигрун уходит. Потом я допил остатки пива. Мыш ожидающе стоял возле меня. Он вильнул хвостом, и мы отправились домой.
