людей.
Вопреки обычаям, Дай-ан поехал один, во-первых, потому, что не хотел рисковать жизнью своих людей, во-вторых, оттого, что это было крайне секретное дело. Он взял на себя этот риск, поскольку ему было стыдно перед Куном, которому он не смог помочь.
Позади усадьбы Юйтана Янчу в небо упиралась темная горная гряда. Голые, однообразно унылые склоны, прямые, как стрелы линии — все указывало на веяние смерти. Дай-ан счел это недобрым знаком и все же ускорил движение.
При въезде в усадьбу его тщательно обыскали. Когда Дай-ан предъявил письмо князя Арвая, адресованное правителю Гуандуна, его провели к князю.
Юйтан Янчу оказался немолодым человеком с суровым лицом и мрачным взглядом. Выслушав посланника, он тяжело промолвил:
— Известно ли вам, сколько раз я разочаровывался?
Дай-ан понимал князя. Одна людская волна сменяет другую, и всякому человеку хочется оставить после себя нечто нетленное. Каждый страшится уйти из этого мира, не оставив себе памяти. А лучшая память — это не надпись на поминальной табличке, а сотни поколений, в которых течет твоя кровь.
Он вспомнил, как палач взял Куна за кончик перевязанной шелковой нитью косы, отхватил ее резким взмахом ножа и швырнул на пол. Глаза пленника расширились, ресницы дрогнули. Он слегка покачнулся, но не проронил ни звука. В тот миг Дай-ан подумал: для того, чтобы спасти этого юношу, он не пожалеет своей головы.
— Мой господин полагает, что этот человек может быть вашим сыном.
— У него есть доказательства?
— Нет. Никаких, кроме того, что у этого юноши тот же возраст, рост и такая же родинка на лице. Думаю, господин, вы должны посмотреть на него сами.
— Что толку смотреть, если этот человек не признает себя Кианом Янчу? Если он утверждает, что никогда не слышал моего имени?
— Это не так. Он отказывается отвечать на вопрос, кто его отец. Мне кажется, он просто ничего о себе не знает.
— Я не верю в такие вещи. Человек не может не помнить себя.
— Случается, люди теряют память. Возможно, ваш сын был ранен?
Юйтан прошелся по залу. По его движениям было видно, как сильно он нервничает. Когда он вновь посмотрел на Дай-ана, его взгляд был тяжел и холоден, как свинец.
— Почему твой господин не привез этого парня сюда? Почему он предлагает мне приехать к нему?
Это был законный вопрос. В Поднебесной было регламентировано все, до малейшего шага: нарушение иерархии было серьезным оскорблением. Дай-ан не знал, как ответить так, чтобы не лишиться головы, и рискнул сказать правду:
— Этот воин обнажил меч против того, кому поклялся служить, когда счел его приказ несправедливым. Князь Арвай был вынужден бросить его в тюрьму и отдать палачу.
Юйтан заскрежетал зубами. В его глазах полыхнуло пламя.
— Моего сына?! Презренный пес!
Дай-ан упал на колени. Он был закаленным воином, и все же от голоса князя у него заледенела душа.
— Господин не знал, он догадался только потом.
— Обнажил меч, — медленно повторил князь. — Да, это не воин «армии зеленого знамени»[13], это гордость «восьмизнаменной»! Хорошо, я поеду с тобой.
Дай-ан и Юйтан Янчу со своим отрядом пустились в путь ранним утром. Небо было туманным, словно пропитанным пылью, в горах завывал ветер.
Дай-ан поражался выдержке князя. Тот ни о чем не расспрашивал, между тем было понятно, что он не только презрел гордость и сам поехал к князю Арваю, но и заведомо решил, что примет сына любым, искалеченным, опозоренным, не помнящим себя и своего настоящего имени.
Княжеский сад радовал глаз. Струи воды с радостным звоном вырывались из выложенных розовыми и зелеными камнями фонтанов, в глубине искусственных водоемов резвились золотые рыбки, в гуще зарослей беспечно щебетали птички, на клумбах благоухали цветы, а растущие вокруг деревья шелестели изящно вырезанными листьями.
Появление Юйтана Янчу было сродни нашествию темной тучи. При входе он яростно отшвырнул охранника, который попытался узнать, нет ли при нем отравленного оружия, а в покоях его голос гремел так, словно он явился домой после долгого отсутствия и обнаружил там прохлаждавшихся слуг.
Несмотря на все свои пороки, князь Арвай был человеком неглупым. Он принял гостя с подобающим уважением и почетом, и долго и униженно извинялся.
— Простите, что вам пришлось приехать. Я до сих пор не уверен в том, что не ошибся…
— Как он? — перебил Юйтан.
— С ним все в порядке. Его били, но не калечили. Ни одна кость не сломана. Стоило мне заподозрить, что это ваш сын, я тут же приказал прекратить пытки и позвал к нему врача. Когда ссадины заживут, он будет совершенно здоров. Правда, палач перестарался и случайно отрезал ему косу…
— Что?!
Арвай попятился. На его искаженном страхом лице застыла неживая улыбка. «A если князь Янчу пожалуется императору, а если он решит отомстить!» Арвай не любил ссоры и войны, он предпочитал наслаждения и покой.
— Не беспокойтесь, этот человек уже казнен. Я прикажу уничтожить всех свидетелей этой ужасной ошибки. А волосы… они отрастут.
Дай-ан моргнул. Главным свидетелем можно было назвать его. Что будет с ним и его семьей?! Оставалась надежда на то, что юноша самом деле окажется сыном Юйтана и заступится за того, кто помог ему вырваться из рук Арвая.
Князь пожелал спуститься в подземелье в полном одиночестве. Он молча прошел по длинному и темному, похожему на чрево дракона коридору, мимо охранников с непроницаемыми лицами и пустыми глазами и остановился перед камерой, в которой томился узник.
Внезапно Юйтан почувствовал головокружение, словно внезапно оказался на краю бездны. Он боялся себя. Неужели здесь, в этих мрачных застенках ему наконец удастся отыскать кусок своего сердца, сокровенную частичку души? А если там, внутри, — чужой человек?!
Держа в руках лампу, князь медленно вошел в камеру, на полу которой лежал юноша. Слабый огонь осветил устало опущенные веки и скорбно сомкнутые губы узника, а затем воздух прорезал дикий стон, а потом страстный шепот:
— Киан! Сынок!
Юйтан рыдал, не таясь, а Куну было мучительно стыдно за свою ложь и свой страх. Его голова покоилась на коленях князя, на его лицо капали тяжелые слезы. Юйтан вытирал кровь сына своей одеждой, обследовал его раны заботливыми руками.
— Ты меня узнаешь?
Мысли Куна заметались, словно пойманные в силки птицы. Он мог считать себя спасенным и вместе с тем словно балансировал на хрупком мостике.
— Да… отец.
— Что случилось, где ты был?! Почему назвался чужим именем?
— У меня… я… я был ранен в голову под стенами Кантона и, очнувшись, не помнил себя. Даже не знал, как меня зовут. Постепенно память начала возвращаться, но я не уверен в том, что все это было на самом деле, прошлая жизнь казалась мне сном.
— Теперь ты проснулся. Мы поедем домой! Я знал, что боги не могут быть столь жестокими! Больше я никуда тебя не отпущу.
Юйтан укачивал его, как ребенка, а Кун думал о том, что отныне его жизнь вновь — и теперь уже навсегда — в руках этого человека.
Чувство воссоединения, возвращения смысла жизни, ощущение невиданного прилива сил было
