настолько властным и полным, что князь не сразу заметил, что сын изменился, изменился настолько, что порой его было трудно узнать. Юйтан понял это потом, когда выведенный из застенков, умытый, причесанный и переодетый в чистое Киан сидел перед ним на террасе, в бамбуковом кресле. Рядом не было никого — ни охраны, ни князя Арвая.
— Я хочу, чтобы этот человек был наказан, — твердо произнес юноша.
— Я с ним разберусь, хотя он не сделал ничего, противоречащего отношениям правителя и подданного, господина и слуги.
— Я ему не слуга!
— Он не подозревал, кто ты. Ты и сам этого не знал.
Киан взвился, как от удара плетью.
— А теперь знаю! Он унизил меня, он меня опозорил, пытал! Он хотел отнять у меня женщину!
Юйтан приподнял брови. Про женщину он слышал впервые.
— Арвай принесет тебе свои извинения. О позоре никто не узнает — свидетелей убрали или уберут. Ты не потеряешь лицо.
— Свидетели? Кто? Дай-ан? Надеюсь, его не тронут? Я требую, чтобы ему сохранили жизнь!
— Ты о том китайце, что привез мне письмо?
— Этот китаец спас мне жизнь!
— Он всего лишь исполнил свой долг. Арвай будет следовать своему.
Потрясенный Киан молчал несколько минут. Потом произнес упавшим голосом:
— Я хочу, чтобы мне вернули Мэй.
— Ту самую женщину? Кто она?
Прежде Киан не знал, что любовь способна убить самый сильный страх. Теперь он это понял.
— Моя жена. Мы познакомились в Кантоне и совершили обряд. Я ее люблю.
Юйтан невольно вздрогнул. Он не привык слышать такие вещи. Мужчина должен любить императора и свою родину, он может любить войну и хорошее оружие, иногда — красивые и редкие вещи. Женщины нужны для утехи и продолжения рода. Стремление и способность влюбляться — если и не порок, то большая ошибка.
— Одержимость любовью — наказание свыше. Безрассудная любовь берет человеческую душу в заложники. Она подобна отравленному оружию или стальным оковам. Благородный человек тем и отличается от простолюдина, что думает не только о потребностях, заложенных в нем природой. Тебе нельзя жениться на китаянке, и ты это знаешь.
— Она наполовину маньчжурка.
— Ты знаком с ее родителями?
— Вот уже семь лет как Мэй считает себя сиротой. Они с сестрой жили у тетки.
— Стало быть, в ней нет благородной крови. Она никто. Ты заключил брак, не помня себя. Теперь ты свободен от тех обязательств.
— Вы не позволите мне взять ее с собой? Даже… в качестве наложницы?
Когда Киан произнес эту фразу, у него сжалось сердце. Он вспомнил Сарнай, которая наверняка постарается сжить девушку со свету. И тут же сказал себе, что постарается защитить Мэй.
Судьба преобразит жизнь, не меняя сути: днем они будут гулять по саду, беседовать, ездить верхом, а ночью заниматься любовью. Он купит ей драгоценности и наряды. Они будут счастливы, как были счастливы прежде. А вопрос с женитьбой на знатной маньчжурке и появлением на свет отпрысков благородной крови он как-нибудь уладит.
— Нет, не позволю. Княжеской наложницей может стать далеко не каждая женщина, их тщательно выбирают из множества претенденток. Первую позволено взять через год после заключения брака — таковы правила хорошего тона. Хотя развлекаться, не придавая это огласке, ты можешь всегда. Вижу, твоя душа больна, но ты излечишься.
В тот же день, оставшись наедине с Арваем, Юйтан принялся расспрашивать его о девушке. Тот мялся, явно не зная, что сказать.
Тон Юйтана был резок:
— Вы не в состоянии разыскать человека в пределах собственной усадьбы? Или она сбежала? На что тогда охрана? Что у вас за воины, если они не могут поймать женщину?!
Арвай немного помолчал, мучительно соображая, потом промолвил:
— Ее нашли. Это случилось еще до того, как выяснилось, что юноша — ваш сын. Я приказал удавить девушку шелковым шнурком.
— Я спрашивал о ней не однажды. Почему вы дали ответ только сейчас?
— Я боялся, что ваш сын… будет огорчен.
— Труп похоронили?
— Нет, он до сих пор лежит в одном из подземных помещений.
— Отведите меня туда. Я хочу взглянуть.
Камни подземелья источали холод, потому тело еще не разложилось. Лицо трупа было серым, глаза напоминали темные провалы, губы казались черными, а шея посинела. Окинув взглядом неподвижную грудь, раскосматившиеся волосы, раскинутые руки и ноги, некогда красивое, а теперь изорванное платье с бурыми пятнами засохшей крови, Юйтан спросил:
— Перед казнью ее насиловали?
— Да.
— Пожалуй, моему сыну в самом деле лучше не спускаться сюда. Если он станет расспрашивать вас, молчите. Я сам с ним поговорю.
В тот же день Арвай принес Киану Янчу самые искренние извинения. Изысканные выражения перемежались поклонами: князь заверил юношу, что если б ему пришла в голову даже тень мысли о том, что перед ним представитель дворянского рода, с его головы не упал бы ни единый волос.
Киан смотрел холодно. Арвай не тронул бы дворянина, зато с легкостью разрушил жизнь и осквернил любовь воина, который служил ему верой и правдой.
— Я прощу вас с одним условием. Вы сохраните жизнь Дай-ану и отдадите мне Мэй.
Арвай молчал.
— Они мертвы? — резко спросил Киан.
— Дай-ан пока жив, хотя ваш отец велел его казнить. А девушка… Я не знаю, где она. Мы ее не нашли.
— Вы говорите правду?
Князь округлил глаза.
— Зачем мне лгать!
— Хорошо. Отца я беру на себя. Устройте Дай-ану побег. И… я хочу с ним поговорить.
Арвай поклонился.
— Как вам будет угодно.
Представ перед сыном наместника Гуандуна, Дай-ан поклонился так низко, как, должно быть, не кланялся ни разу в жизни. Когда он выпрямился, Киан коснулся его плеча и сказал:
— Ночью ты со своей семьей выйдешь через западные ворота. Не беспокойтесь, вас пропустят. Затаись на какое-то время. Что ты будешь делать потом — вернешься ли на службу к Арваю или нет, решай сам. К тому времени мы будем далеко отсюда.
Никогда прежде Дай-ан не встречал таких людей, как Киан Янчу. Любой другой бы на его месте без малейших раздумий отдал бы приказ казнить того, кто стал свидетелем его позора. Что-то подсказывало Дай-ану, что юноша вовсе не терял память. Киан Янчу всегда знал, кто он. Только зачем он это скрывал, почему прятался от отца? Из-за женщины, из-за красавицы Мэй? При всем желании Дай-ан не мог в это поверить.
— Я виноват перед вами, — выдавил он.
Киан покачал головой.
— Ты спас мне жизнь.
Услышав это, Дай-ан подумал о том, что было бы, если б он дал юноше пропуск, позволил ему и Мэй уехать, сбежать?
