и жила в провинции Гуанси вместе со старшим сыном и другими детьми. Господин Юйтан приказал привезти мальчика. Мы сказали женщине, что князь пощадит ее семью, если она отдаст нам мальчишку, и ей пришлось согласиться. Парень не знал, кто его настоящий отец, хотя и носил маньчжурское имя Киан, которое князь дал ему при рождении. Он не хотел с нами ехать, но мы объяснили ему, что он может потерять и что — приобрести. Однако по дороге мальчишка умер от укуса ядовитой змеи. Пока что господин Янчу не знает об этом, как и мать Киана. Если мы приедем к хозяину ни с чем, он нас убьет и прикажет казнить членов наших семей. Ты похож на Киана: тот же возраст, родинка на лице. Князь должен нам поверить. Единственное серьезное препятствие — все та же госпожа Сарнай. Она — самый влиятельный и опасный человек в доме. Воистину злой дух в облике женщины! Сарнай стара, но у нее ум лисицы, память обезьяны и упорство черепахи. Встреча с ней — сложное испытание, и все же мы предлагаем тебе отправиться с нами и попытаться выдать себя за сына Юйтана Янчу. Мы тебе поможем: научим, что говорить и как себя вести.
Кун стоял, прикусив губу, и мучительно боролся с охватившей его паникой. Его чувства неудержимо рвались наружу. Ему чудилось, будто сокровище, которое ему предлагают, пропитано ядом, а чужая тайна пахнет смертью, и он лихорадочно размышлял, как ему вырваться из ловушки.
Видя реакцию мальчика, господин Чжун решил помочь товарищу.
— Это страна китайцев, но хозяева в ней — маньчжуры. Законы придуманы для нас, а они живут по своим правилам. Сейчас ты один из многих, а там сделаешься единственным. Ты был китайцем, станешь маньчжуром, родился крестьянином, а превратишься в воина. И не просто в воина, а в воина «восьмизнаменной»[5]! В княжеского сына, который живет в роскошном доме, носит шелковую одежду, дорогое оружие, ест на серебре, командует сотнями людей и получает пожизненное жалованье. После смерти господина Янчу все его богатство и власть достанутся тебе. Даже мы, мы будем состоять у тебя на службе! Наше единственное условие — ты должен быть благодарным и не забывать ни о нас, ни о наших детях. Правды не будет знать никто — только мы трое.
Кун вспомнил уродливое лицо и жалкие лохмотья Бао, его искривленный в крике рот и горящие ненавистью глаза. Юна с его деревянной лошадкой, в которую ему так и не довелось поиграть. Подумал о господине Линге с его сладким прищуром и цепкими пальцами, и внезапно картины будущего показались ему до боли яркими и реальными.
Однако на пути к новой жизни стояло неодолимое препятствие: его любовь и жалость к Ниу. Если он сделает ее несчастной, все сокровища мира потеряют для него всякую ценность.
— Я… я должен посоветоваться с матерью!
Взгляд господина Чжуна пригвоздил мальчика к месту.
— Нет! Если ты проболтаешься, рано или поздно твои родители захотят повидаться с тобой, а еще, чего доброго, попросить у князя денег! И тогда все рухнет. Вместе с тобой мы увезем твою память и твое прошлое.
Кун и сам не знал, что заставило его произнести:
— Я не хочу!
По губам господина Шона скользнула улыбка.
— Человек, умеющий говорить «нет», достоин стать княжеским сыном. Однако мы рассказали тебе слишком много, чтобы ты мог сам делать выбор. Решено: ты поедешь с нами.
Позднее Кун не мог сказать, что лишило его воли, страх или соблазн, но это было уже неважно. В этой новой действительности, похожей на сон, он ехал в седле впереди господина Чжуна по густому лесу вдоль тонувшей в тумане горной цепи, навсегда покидая прежнюю жизнь.
Глава 2
Хотя они с матерью и сестренкой путешествовали вот уже несколько дней, Мэй до сих пор не знала, куда и зачем они едут. Женщин пускали далеко не во все гостиницы, к тому же одинокие неизменно вызывали сомнение в их порядочности, но Ин-эр говорила, что случайно отстала от своих спутников, к тому же она выглядела, как благородная дама, и ей давали кров.
Правда, комнаты на постоялых дворах отделялись друг от друга такими тонкими перегородками, что даже приглушенные голоса мешали спать. Случалось, за стеной курили опиум, И сладковатый аромат дурманил голову. Иногда вода для умывания, которую приносили по утрам, была чуть теплой, а то и несвежей.
Днем они с матерью и Тао обычно питались в бульонных, где подавали различные супы и пирожки: к своему великому удовольствию, девочка перепробовала массу ранее незнакомой, хотя и простой, но очень вкусной еды.
Для Мэй, прежде не покидавшей пределов усадьбы, в которой она родилась, это путешествие было настоящим приключением. Больше всего ей нравилось идти по проселочной дороге, любуясь вечнозелеными соснами. Они стояли таким плотным строем, и от них шел столь сильный смолистый запах, что девочке чудилось, будто они с матерью и сестрой заперты в душистой клетке. Шум ветра в высоченных кронах был той самой «музыкой небес», о которой говорила мать, а чешуйчатая кора напоминала тело Дракона, величайшего из легендарных существ.
В отличие от Ин-эр Мэй, которой не бинтовали ноги, легко перешагивала через камни и сосновые корневища. Ей хотелось бежать с громким смехом, наслаждаясь чистым воздухом, проникающим в легкие, и ощущением безграничной свободы, будоражившим душу, но, во-первых, это было неприлично для воспитанной девочки, а во-вторых, ей приходилось вести за руку маленькую сестренку и поддерживать мать.
Последняя осторожно переступала своими маленькими ножками. Она быстро уставала, а потому часто садилась на придорожный камень и ждала, когда вдалеке покажется повозка.
У Ин-эр было лилейно белое лицо, выразительные глаза, стройная фигура и тонкие нежные пальцы. В ее серьгах блестели ярко-голубые самоцветы, розовое платье покрывал изящный узор из переплетенных между собой сливовых веток. Из-под длинного подола выглядывали острые носки крохотных красных туфелек. В волосах красовались шпильки с головками из яшмы. Она держалась надменно и гордо, как и подобает наложнице уважаемого, богатого, наделенного властью человека. Ин-эр ходила, слегка покачиваясь, как ветка ивы на ветру, — то была идеальная походка китайской красавицы.
Девятилетняя Мэй обожала свою мать и младшую сестру. Они всегда были втроем, не считая служанок и отца, вечно занятого человека, который заглядывал в их покои не чаще раза в месяц.
Хотя знания Мэй о мире, простиравшемся за стенами усадьбы, были подобны далеким и смутным снам, ей и в голову не приходило выйти за ворота.
А потом мать неожиданно разбудила ее ранним утром, они вместе собрали вещи, подняли с постели плачущую Тао и покинули дом, в котором Мэй жила с рождения. Никто ничего ей не объяснил, и ни один человек не вышел их проводить.
Вначале Мэй чувствовала себя удрученной, а потом приободрилась. В окружении привычных вещей мир был понятен без слов, зато он не был таким захватывающе интересным, как, теперь, когда одно впечатление без конца сменялось другим.
Наконец они прибыли в город, который назывался Кантон, и где было многолюдно и красиво.
Всю свою короткую жизнь Мэй провела в замкнутом мире, тогда как Кантон казался открытым всему свету пространством, где дули заморские ветры и бушевали чужеземные стихии. Этому городу были присущи торжественность и праздничность. Многие дома строились в два, а то и в три этажа и имели черепичные крыши, кирпичные стены, длинные галереи вдоль фасадной стены и оклеенные цветной бумагой решетчатые окна.
Над городом возвышались многоярусные пагоды, напоминавшие плывущие по волнам корабли.
По улицам разгуливали представители маньчжурской знати в вышитых яркими нитками одеждах, шелковых шляпах с кисточками из цветных шнурков и остроносой обуви. Семенили изнеженные городские красавицы со сложными прическами, прячущие свою белую кожу под легкими бамбуковыми зонтиками.
Ин-эр, Мэй и Тао остановились в скромной гостинице на улице Луаньсин-цзе. На первом этаже
