Что-что? В моей памяти что-то перемкнуло. Кажется, именно это он говорил вчера (вчера?!), а я орала «Надо, Федя, надо!» и… ой, мама. Я помотала головой, отгоняя воспоминание и на всякий случай глянула ковру в противоположную сторону. Дыра на ковре была поменьше, чем в «Приключениях Шурика», ковер резать посложней, чем паршивые обои из бумаги, но была. Причем на нужном месте. Ну и то, что полагается в этой дыре, там тоже было. Уточнить, что? Не надо? И хорошо, а то мне и так… тошно.
Ничего ж себе я оторвалась вчера.
Рядом со свертком валялась метла. Ага, это помню — прутьев не нашлось, а метла была великовата, так что не сильно ему и досталось, похитителю.
—..дам! — пробилось наконец сообщение окружающего мира в мои уши.
Я очнулась.
— Чего?
— Денег дам! — пылко уточнила лысая голова, добившись моего внимания. — Кольца дам, серьги, браслеты! Ожерелья! Худшее из них дочь султана могла бы одеть на свою свадьбу! Вай, девушка, алмазы дам, а?
— Тебе понравилось, что ли?
Во жизнь, кругом одни извращенцы…
— Вай-нэй! Все отдам, уходи только!
— А-а…
Ну, это уже понятно. Нет, все-таки, что тут такое было? Взгляд упал на вбитый в стену стол и заваленную дверь — ага, начинаю вспоминать.
Это было, когда один из нападавших опрокинул стол, и еда раскатилась и разлетелась по полу. Ага. Помню… и перекошенные морды моих захватчиков тоже припоминаются. Живо так…
Стоп-стоп, так это я, получается, голодная? Раз пузо перехватило управление на себя? Так вроде нет голода… только вкус во рту не очень. Я поморщилась и выплюнула на ладонь осточертевшую чешую.
А это оказалась пуговица.
Я похолодела…
Следующие пять минут ковры летали по лавке, как птицы на озере перед отлетом в теплые края. Раз — тип в углу, без сознания или притворяется. Два — тип у баррикады. Вылитая гусеница, даже ползет. И чем я его так замотала? Не горюй, тип, все гусеницы когда-то становятся бабочками… вот еще один, под каким-то перевернутым ящиком. Теперь три — четверка сцепленных теми самыми наручниками мужиков валяется у стеночки и дергается, поминая того самого «шергэллаха». А, это у них злой бог. Нейгэллах добрый, Шергэллах злой, и они все время воруют друг у друга жену-солнце. Заберет добрый — наступает весна, приходит лето, украдет злой — приходят дожди и холод… ладно, чхать мне на местные заморочки с религией, мне б с собой разобраться. Ведь не могла же я стать людоедкой? Ведь нет?
А пуговица?
Нет, я не думаю, что могла сожрать кого-то… тем более, с костями и так далее, но типов вчера было восемь. А типов в комнате семь. Восьмой где?
— Золото дам! — вмешивается в мои мысли голос непутевого похитителя девиц. — Красное, а?
— Отвянь.
— Белое! — уговаривает доро Тиллах. О, кстати. Чего я ломаю голову? Свидетель же есть!
— Слышь, ты, киднэппер…
— Да? — даже не спрашивает, кто эти киднэпперы…
— А ну скажи, я тебя, случайно, не покусала? А то…
— Ик, — тут же ответил похититель.
— Чего?
— Ик.
О-очень понятно!
— Слушай, ты, отвечай, пока я не проголодалась!
Ну вот что я такого сказала? Взял и вырубился прямо посреди разговора. Эх, мужики… Господи, да что ж тут вчера было? Где эта восьмая скотина?
— Не найду — убью, — нелогично пообещала я.
Торшер у стенки дернулся. И мееедленно так пополз в сторону. Стоп. Торшер? С ногами? Причем с ногами в сапогах и этих коротких местных штанишках! Особенно если учесть, что до ламп на ножках местные вообще еще не додумались! Одним прыжком я настигла оживший торшер и вжала в стенку, сдирая с головы осветительный шар. Открывшееся лицо можно было вешать на ю-тубе под названием «в-такие- минуты-очень-нужен-памперс». Вот и восьмой.
Я тут с ума схожу, а он из себя осветительные приборы строит! Заррраза!
— А ну, иди сюда, лампочка Ильича…
— Куда? Зачем? Не на…
— Сюда! Будем из тебя бра делать!
Мда. Кажется, что-то не то сказала. А, может, по-здешнему, «бра» — это что-то совсем нехорошее? Но мой «торшер» закатил глаза и попытался отключиться. Ну твою же швабру, это называется, бандиты… Фиалки, блин.
— Слышь, ты, кто меня заказал? Эй!
Бесполезняк.
Есть тут еще кто живой? Ау! Ага, есть, вон мужик под ящиком! Помню-помню этот ящик. В нем вчера халва была. Помощник Тиллаха дал, вроде как выкуп… когда я… ха, когда я у него пуговицу с рубахи откусила. Почему-то они дружно считают меня чуть ли не людоедкой. Или не чуть? Вернусь к вампиру — пусть объясняет, что он там намалевал на моем лице.
Ничего, от любой славы может быть польза.
И я нежно улыбнулась очнувшемуся киднэпперу:
— Что ты, говоришь, мне дать обещался?
Лавку я покидала нагруженная симпатичным позвякивающим мешочком и ценными сведениями о том, кто меня заказал. Зараза Тиллах так и не сказал имя, но догадаться в общем, было можно…
— Нуршулта Шергеллах! — прошипел рядом чей-то злой голос. А, я на кого-то налетела. Нет, мне ничего, а он сидит на земле. Мужчина в тюрбане, ничего такой. Причем, похоже, неудачно сидит — из-под подола здешней одежки торчит не то кожура банана, не то еще чего-то столь же приятного и вдохновляющего. На что вдохновляющего? Ну вот на это:
— Дочь жирафа! Порождение пьяного быка и черепахи! Смотри, куда идешь, ты, плод союза овцы и…
— И? — заинтересовалась я, когда тирада оборвалась на полуслове.
Взгляд типа в тюрбане прикипел к моему лицу. Я спохватилась, что так и не нашла в лавчонке киднэпперов зеркала (в смысле, нашла, даже три, но все битые — похоже, нам с пузом вчера что-то здорово не понравилось). Что ж у меня там такое нарисовано? Ладно, потом узнаю.
— Слушай, мужик, ты же не в претензии?
— Нет…
— Так, может, разойдемся по-хорошему?
— Нет…
— Не поняла. Тебе от меня еще чего-то надо?
— Нет… — похоже, остальные слова он просто забыл.
— Тогда я пошла.
Так… а куда, интересно, мне идти? Вокруг шумел, скрипел, перекрикивался на разные голоса цветистый восточный базар, и куда идти между всеми этими арбами, тележками, лавками и палатками, я не имела ни малейшего представления. Экскурсовода-то больше нет.
