Зубавин тотчас же вмешался – перебил говорившего – и небрежно разъяснил, как все было в действительности.
– Вовсе он не убивал своих, – заявил ворчливо старик, – там до него дрались двое, и один из них, Брюнет, был предателем, а другой – его разоблачил… Вернее, хотел разоблачить, но – не сумел, погиб. И вот тогда как раз и появился этот Фантомас. Убил предателя – и скрылся. Так что все, как видите, вышло по-другому. Наоборот!
Посыпались вопросы. Зубавин отвечал на них охотно и обстоятельно. Он был уже основательно пьян и не чувствовал удержу – его несло. Он наслаждался вниманием зала! И хоть он и не оборачивался – сидел, ссутулясь, навалясь локтями на стол – все же он замечал, улавливал боковым зрением, что на него глядят отовсюду, к нему прислушиваются со всех сторон.
Ну, а что же сам этот Фантомас – главный наш герой? Как сложилась его жизнь, как она протекала после той памятной ночи?
Игорь жил теперь странной, почти нереальной, какой-то призрачной жизнью. Ночами подолгу спал – заставлял себя спать – оглушая сознание водкой, а затем целыми днями маялся, томясь. Бродил бесцельно по развалинам фабрики или валялся в полузабытьи на соломе – курил до тошноты, припоминал и обдумывал последние ночные кошмары.
Сны ему виделись одни и те же, одинаковые; пустые мертвые города, безжизненные равнины. Однажды приснилась ему тайга – дальневосточная, северная, знакомая издавна. Но и ее он тоже не узнал; она странна была – без хвои и без листьев. Он будто бы брел по ней и изнывал от жажды. Хотел напиться – и никак не мог. Никак не мог! Все вокруг было обезвожено, мертво. И снег – когда он брал его в руки – был сух и колюч на ощупь, и сеялся меж пальцев тяжело, как песок, или шлак… И он кричал, призывая друзей (он чуял: они где-то рядом!), но голоса не было – рот его спекся от жажды – и друзья молчали, не отзывались, и только сухо и жестко, как жестяная, шелестела иссохшая тайга.
И потом, пробудясь, Игорь думал о том, что все эти сны, по существу, говорят об одном… Они являют ему один лишь образ – грозный, погибельный образ одиночества.
Одиночество! Только сейчас по-настоящему начал он понимать доподлинный смысл этого слова. Только сейчас осознал – что это значит. Раньше он как-то не задумывался над тем, сколь это страшно! Он попросту не чувствовал страха.
А ведь ему и раньше доводилось пребывать в одиночестве, например – в различных карцерах, в изоляторах, в тесных боксах тюремных подвалов. Испытывать это было нелегко – но все же, все же… Такой панической, безысходной тоски он никогда не переживал. И это понятно; по сути дела, он ведь не был там – в одиночках – один! Он просто был отъединен от друзей, лишен их общества, причем – не на век, а лишь на время, до известного срока.
Теперь же сроки не имели значения; время уже не несло ему избавления, пожалуй – наоборот… Друзей у него больше не имелось, и звать их было бесцельно. Бесцельно – да и опасно. Только враги окружали его отныне. Одни только враги! Он находился как бы в центре облавы, в кольце. И роковое это кольцо медленно стягивалось, сужалось.
То, что время не приносит избавления, что оно, само по себе, действует губительно и рассчитывать на него нельзя – это Игорь знал, как знает каждый профессиональный блатной. Уйти от погони и скрыться – еще не значит окончательно спастись, вовсе нет! Только глупцы и дилетанты уповают на время; бывалые же, опытные люди, понимают: каждый новый день открывает для преследователей новые шансы. И самое бездарное в таких обстоятельствах – сидеть и ждать. Ждать – чего? Того момента, когда однажды распахнется дверь?… В том, что это случится, Игорь был уверен. Был полностью убежден. И он не мог примириться с такой участью; он не хотел больше ждать и бездействовать, но в то же время – не знал: что же предпринять ему, как поступить? На что, конкретно, решиться?
Все эти мысли он как-то раз откровенно высказал Наташе. (Она приходила к Игорю регулярно, дважды в неделю, и эти недолгие посещения были, в сущности, единственной реальностью в его бредовом, сумрачном бытии.)
– Наверное, пора уезжать отсюда, – предположил он, жуя мундштук папиросы, – отсиделся, хватит. Да теперь уж и не так это опасно. Вряд ли они будут караулить меня на вокзале так долго! Они ведь люди деловые; у них и помимо меня хлопот полно…
– Кто – они? – тихо спросила Наташа.
– Ну, кто… – Он поморщился. – Все! И милиция, и блатные. Я же тебе объяснял.
– Ах, это страшно, – шепнула Наташа. И поежилась зябко. – Что же ты можешь – один? Один в поле не воин.
– В том-то и суть, – протяжно проговорил Игорь. – Потому мне и пора уезжать…
– Куда?
– Куда-нибудь подальше.
– Но что это тебе даст? Блатные же есть везде. И милиция – тоже.
– Конечно, – сказал он, – но что-то надо же делать! Что-то, черт возьми, надо!
– По-моему, главное для тебя сейчас – не суетиться, не спешить.
– Ты хочешь…
– Да. Чтобы ты остался!
Они лежали рядом, вплотную, – все на той же жесткой соломенной подстилке. Одеяло сбилось, руки их переплелись, и дыхание смешалось. И касаясь его губ своими, Наташа повторила – почти беззвучно, одним дуновением, но все-таки явственно:
– Останься, слышишь! Не уезжай пока…
– А чего мне тут ждать? – возразил он хмуро. – Топора, или пули? Или – нового срока?
– Ну. зачем же так мрачно, – пробормотала она, – просто – поживи здесь еще немного. Не спеши. Пока тебе ничего ведь не грозит.
– Ты уверена? – усмехнулся Игорь. – Я же тут – как в западне, как в мышеловке! – И он шевельнулся при этих словах – оперся на локоть и обвел взглядом комнату. – Да и вообще, скука,…
– А разве тебе плохо – со мной?
– С тобой? – Он обнял ее. – Ах, если б ты была моя…
– Но я же твоя.
– Да, но – как? В какой мере? До каких пределов?
– А ты не думай об этом, – сказала она быстро. И прикрыла его рот мягкой, влажной, тепло пахнущей своей ладошкой. – При чем здесь – мера, и зачем – пределы? Не подменяй поэзию алгеброй.
И улыбнулась, чуть сузив глаза. И добавила, приникая к нему.
– Насколько я помню – еще по школьным годам – ты никогда не был в алгебре силен.
– Послушай, Игорек, – после продолжительного молчания сказала она. – Вот ты насчет врагов толковал… Дескать, все вокруг против тебя. Ты уверен в том, что – все?
– А как же иначе? – ответил он резко. – Ну, посуди сама для блатных я враг, для милиции – добыча… Мусора же ведь ловят меня с самого приезда! С того момента, когда я нашел этот чемодан.
Он хрустнул зубами. Умолк. И потом:
– В общем-то, с чемодана все и началось. О, черт возьми! Подумать только – из-за чего… Из-за чего!
– Но ты, надеюсь, не жалеешь? – Наташа пристально, испытывающе посмотрела на него.
– Да нет, – сказал Игорь хрипло. – Чего ж тут жалеть! Одно только обидно – из-за такой мелочи…
– Так пусть тебя эта мелочь не беспокоит, – сказала вдруг Наташа. – Никто уже больше не будет обвинять тебя в похищении чемодана. Это дело прекращено.
– Откуда ты знаешь? – встрепенулся Игорь.
– Знаю.
– Но – откуда? Кто тебе это сообщил?
– Следователь угрозыска – Савицкий. Он недавно меня вызывал…
– Что-о? – Игорь поднялся стремительно – подался к ней. Лицо его напряглось и затвердело. – Вызывал? Почему же ты мне сразу не сказала?
– Да хотела, – потупилась она, – не знала только, как начать…
– Но раз уж начала – говори! Говори все, подробно! – Игорь твердо взял ее пальцами за подбородок. –
