Уральская Гиперборея

которая тут стояла, и кричит:

— Заметили? Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!

Сказал так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела, и костерок оттаял и загорелся, только трава будто всё еще озябла, как иней ее прихватил.

Семеныч и объяснил ребятам:

— Это есть Великий Полоз. Всё золото в его власти. Где он пройдет — туда оно и подбежит. А ходить он может и по земле, и под землей, как ему надо, и места может окружить сколько хочет. Оттого вот и бывает — найдут, например, люди хорошую жилку, и случится у них какой обман либо драка, а то и смертоубийство, и жилка потеряется. Это значит, Полоз побывал тут и отвел золото. <…>».^{42}

Такие сказания были широко распространены во многих горнодобывающих регионах. Для сравнения обратимся к легенде «Про Колыванского змея», записанной в 1937 году известным сибирским собирателем фольклора А. Мисюревым на Алтае в селе Горная Колывань от 80летнего потомственного камнетеса Флегонта Андриановича Ивачева:

«На Фабричной сопке, в расщелине змей живет. Колыванский змей, очень страшный, давнишний. Люди говорят: чешуя у него вроде как рыбья, глаза зеленые, навыкате. Глаза — по пятаку. Сам длинный, с бастрык. Кому покажется — тот человек вскоре помирает.

Их много, змеев, было в старину. Непроходимые змеи были. И свистели они. Такой свист получался, как на фабрике гудок. Потом ушли дальше в горы. Один этот остался на Фабричной сопке. Тоже нет-нет да и крикнет, свистнет. Больше весной свистит, в темные ночи. <…>».^{43}

Еще в одном бажовском сказе — «Золотые дайки» рассказывается о другом змее — хранителе подземных сокровищ:

«Владеет золотом престрашный змей, а зовут его Дайко. Кто у этого Дайка золотую шапку с головы собьет, тот и будет золоту хозяин. <…> В ту самую ночь, как журавли прилетят, змей Дайко ослабу в своей силе дает. Тогда и глуши его тайным словом! <…> Надо <…> в потаенном месте яму вырыть поглубже да в ней и дожидаться, когда журавли закурлыкают. Змей Дайко, как услышит журавлей, поползет из земли их послушать. Весна, видишь, он и разнежится. Приоденется для такого случаю. На голове большущий комок золота вроде шапки али, скажем, венца, а по тулову опояски золотые, с каменьями. Под землей Дайко ходит, как рыба в воде, только через яму ему все-таки ближе. Он тут и высунет голову. Человек, который в яме сидит, должен сказать самым тихим голосом:

— Подай-ко, Дайко, свой золотой венец да опояски!

От того тихого голоса Дайко очумеет, голову маленько сбочит, будто слушает, да разобрать не может. Тут и хватай у неге с головы золотой комок. Коли успеешь, ничего тебе змей не сделает. С шапкой-то он силу свою потеряет и станет камень камнем, хоть кайлой долби. А коли оплошаешь, да поглядит на тебя змей Дайко, — сам камнем станешь».^{44}

По сути своей Великий Полоз и другие змееподобные мифологические персонажи мало чем отличаются от подземных драконоподобных чудовищ, стойкие представления о коих закреплены в фольклоре большинства народов мира. Русский Змей Горыныч тоже в горе живет, потому-то и Горынычем прозывается. Вообще же Змей — древнее тотемное^{45} пресмыкающееся и одновременно объект почитания во многих архаичных культурах мира. О тотемных функциях Змея свидетельствует хотя бы русская народная сказка «Кузьма Скоробогатый», где явственно проступают черты двух древних тотемов — Змеи и Лисицы. Кроме того, в русском народном мировоззрении до самого последнего времени сохранялись еще и реликты древних арийских и доарийских представлений о Космическом змееподобном существе (драконе), первотворце Вселенной. По русским поверьям апокрифического происхождения считалось, что Земля покоится на огнеродном Змее, живущем в Огненной реке или в Океан-море. В болгарских апокрифах рисуется еще более подробная картина: Змей покоится поверх Вола, тот стоит на Рыбе, плавающей в море, которое, в свою очередь, держит на себе огромная Черепаха (представления о последней восходят к самым истокам индоарийской древности и смыкаются с божественной личностью первопредка Кашьяпы, который в переводе с санскрита как раз и означает «черепаха»).

Многообразные представители змеиного рода, как они запечатлелись в народном мировоззрении, далеко не обязательно имели внушительные размеры. У того же Бажова наряду с исполинским Великим Полозом действует миниатюрная, почти невесомая, но отнюдь не бессильная Голубая змейка:

«Есть в наших краях маленькая голубенькая змейка. Ростом не больше четверти и до того легонькая, будто в ней вовсе никакого весу нет. По траве идет, так ни одна былинка не погнется. Змейка эта не ползает, как другие, а свернется колечком, головенку выставит, а хвостиком упирается и подскакивает, да так бойко, что не догонишь ее. Когда она этак-то бежит, вправо от нее золотая струя сыплется, а влево черная-пречерная. Одному увидеть Голубую змейку прямое счастье: наверняка верховое золото окажется, где золотая струя прошла. И много его. Поверху большими кусками лежит. Только оно тоже с подводом. Если лишку захватишь да хоть капельку сбросишь, все в простой камень повернется. Второй раз тоже не придешь, потому место сразу забудешь. <…> Ну а когда змейка двоим-троим либо целой артели покажется, тогда вовсе черная беда. Все перессорятся и такими ненавистниками друг дружке станут, что до смертоубийства дело дойдет. А показаться она везде может: в лесу и в поле, в избе и на улице. Да еще сказывают, будто Голубая змейка иной раз человеком прикидывается, только узнать ее все-таки можно. Как идет, так даже на самом мелком песке следов не оставляет. Трава, и та под ней не гнется. Это первая примета, а вторая такая: из правого рукава золотая струя бежит, из левого — черная пыль сыплется».^{46}

Вот эта-то Голубая змейка и превращается, когда надо, в прекрасную молодую женщину: она сродни Хозяйке Медной горы, но не тождественна ей. Подобно Хозяйке-Малахитнице, Женщина-змея добра только к добрым — их-то она и награждает. У кого же нечистые и нечестные помыслы — к тому она немилостива и безжалостна. У читателя поначалу создается впечатление, что в бажовских сказах Хозяйка Медной горы действует сама по себе, а Великий Полоз — сам по себе; сюжетно они вроде бы даже не пересекаются. Но если обратиться к мифологическим истокам уральских фантомов, то напрашиваются совсем иные выводы. Две мощные хтонические силы попросту не могут не соприкасаться.

В данной связи попробуем задать самим себе еще один, казалось бы, простенький и даже наивный вопрос: почему главными хтоническими персонажами уральских сказов оказываются змей и человекоподобный фантом — Полоз и Хозяйка Медной горы? Ответ очевиден: один из них является существом мужского, а другой — женского рода. Мало того, змей испокон веков выступал более чем наглядным символом мужского естества. Примитивные народы до сих пор пропагандируют сию бесхитростную истину. Так, согласно представлениям горных папуасов арапеш, раньше мужчины носили свои пенисы в корзинах и при надобности пускали их ползти для совокупления с женщинами под землей в виде змей.

В древних культурах фаллический символ — змей как оплодотворяющая мужская сила, «муж всех женщин» почти всегда сопровождает женские божества. Это хорошо заметно на многочисленных древнеегипетских фресках и рисунках. Но, пожалуй, наибольшую популярность получили критские статуэтки Великой Богини и ее жриц со змеями в руках. Издревле женщинам и змеям приписывались одни и те же качества характера — таинственность, загадочность, интуитивность, а также коварство и непредсказуемость^{47}. Главная функция женщины — быть продолжательницей рода и воспроизводить в своих детях жизнь — переносилась и на змей: ежегодное сбрасывание старой змеиной кожи воспринималось как возрождение новой жизни в лице полинявшего пресмыкающегося.

Одновременно змея (змей) выражала неисчерпаемые космотеллурические энергетические потенции и в данном аспекте также смыкалась с повсеместными представлениями о Женском начале, которое играет ведущую роль во Вселенной. Древние этносы видели в космическо-небесных силах первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. Согласно греческой мифологии, основы которой прапредки