– Что ж, ты хочешь огнепоклонника принять в свои объятия? Слушать наставления жрецов? Хочешь и сама отречься от родины? Хорошо же ты будешь тогда украшать рисунками рукописи, читать отца истории нашей Мовсеса Хоренаци и уподоблять супруга своего потомкам Гайка!.. Нет, Анаит, отрекись от него!..
Ярость княгини Шушаник была направлена не только против Артака, но и против отца. Как он мог пойти на отречение, предаться персам? Она не спрашивала себя: что же мог сделать человек в условиях, в каких находился Вардан? Пойти на гибель? А какая была бы от этого польза родной стране?
Как бы для того, чтобы заглушить в себе эту мысль, она с еще большей суровостью обрушила свои упреки на голову бедной Анаит.
– Преклони колена, дочь моя, молись и выбрось его из сердца навсегда!.. – приказывала девушке княгиня Шушаник. – Затем она обратилась к Астхик:-А ты благодари господа, что у тебя нет нареченного, от которого тебе пришлось бы отрекаться!.. Молитесь, готовьтесь к подвижничеству!..
Анаит и Астхик отошли в угол, начали молиться. Молча смотрел на них Егишэ. Казалось, он за тем и прибыл, чтоб вырвать из сердца Анаит весенний цветок жизни… Тяжело и непонятно было девушкам: как можно изгнать любимого из любящего сердца?!
Артаку отдала Анаит свою первую любовь. Артак был для нее олицетворением жизни – прекрасной, сладостной, ласковой жизни… Как жить без любви? Как представить себе, что возможна жизнь без любви?.. Анаит молилась, ей хотелось найти пороки у любимого, что-нибудь такое, что очернило бы его, сделало бы чужим, помогло бы возненавидеть его, и не только возненавидеть, – даже желать его гибели, его смерти!.. Ведь Артак был сейчас изменником родины! Он был таким же врагом отчизны, как персы: он шел в родную страну, чтоб разрушить храмы, красоту которых восхвалял, сжечь золотую рукопись, которую для него разрисовала Анаит, запретить читать Мовсеса Хоренаци, любить прародителя армян – Гайка, Ара Прекрасного, с которым Анаит в самых заветных мечтах сравнивала Артака. С любовью вернется к ней Артак или с безразличным и суровым взглядом отчуждения? Захочет ли он защищать ее от разнузданных персидских воинов. Кто же теперь защитник Анаит?..
Неопытной душе невыносимо тяжкой казалась задача, неумолимо поставленная жизнью. Жил некогда возвышенный, беспорочный юмоша – и вот нет его, хотя он жив и приближаемся к стране Армянской… Бьется любимое сердце, но оно мертво, его нужно похоронить, «полить могилу холодной водой», чтоб забыть навсегда… Забыть первую молодую любовь, едва вкусив ее, стать неумолимым ее врагом, вступить с ней в беспощадный бой и погубить ее своею же собственной рукой!..
«Боже, боже, помоги мне!..» -шептала с горечью и отчаянием Анаит, и слезы застилали ей глаза, мешая видеть яркие краски золотой рукописи, лежавшей у нее на коленях.
Нет, не может Анаит отречься от любимого!.. Нет в живых Артака-отступника, – он умер. Но жив тот светлый Артак, который рассказывал Анаит о чудесных и мудрых книгах библиотек Александрии, о героических деяниях предков, о своей любви и жажде подвига.
Подобными рассуждениями Анаит пыталась усыпить свою тоску. Но напрасно: суровое сознание требовало, чтобы она отреклась от отступника, стала ему врагом, была готова выйти на бой против него… Смерть предателю!
Анаит повернула голову, взглянула на Егишэ, в его глаза пророка. Они приказывали…
Анаит с горечью взглянула на золотую рукопись, вспомнила, почему решила разрисовать ее: в рукописи были запечатлены заветы Мовсеса Хоренаци, говорившего, что родина – превыше всего. Превыше всего – значит, превыше и любимого!.. Анаит обязана так поступить: она – дочь своей родины. Как может она стать женой отступника, который отрекся от своего народа?! Какое море крови должно пролиться из-за отступничества Артака! В душе Анаит возник образ безжалостного юноши, который забыл, кто он, забыл о своем народе… Он был безобразен, у него было лицо дьявола, глаза горели ядовитой злобой…
Анаит вздрогнула. Ее сестра, стоявшая на коленях рядом с ней и с болью следившая за ее мучительной душевной борьбой, взяла ее за руку. Это ласковое и умиротворяющее прикосновение родной руки смыло г Лртака чуждые, обезображивающие его черты и восстановило гот прежний, любимый облик, который раз и навсегда запечатлелся в золотой рукописи сердца Анаит. А вдруг эта весть ложна? Быть может, и не отрекался он? Быть может, принял мученический конец и весть об этом еще не дошла до них? Какой же грех совершает Анаит, оскорбляя священную память подвижника!
Сжимая холодные пальцы сестры, Асгхик думала о себе. У нее нет возлюбленного, – так оно спокойнее и легче… Но Астхик, которая видела любовь Анаит, грезила о возлюбленном, который мог у нее быть… Она подумала, что не повторит ошибки Анаит: она прежде всего узнает, подлинный ли подвижник тот юноша, которому она отдает свою любовь. Ведь мог пойти на подвижничество и Артак, однако он избрал постыдный путь отречения. А ныне всякий юноша должен избрать путь подвижничества! Астхик и сама ступила в эту ночь на этот путь, и только с подвижником разделит она любовь или смерть. Перед ее глазами вставал возвышенный образ юноши, который в эти жестокие дни не потерял мужества и, сдерживая боль сердца, ожидал, когда начнется священная война. Вот он сидит рядом со своей героической матерые и готов пойти на смерть… Астхик уже несколько дней следит за ним, она оценила сокровище его души, его наследственную доблесть; он из рода героев. По зову отца он прибыл сражаться во имя спасения отчизны. Уже несколько дней, как он дома, но не ищет ни покоя, ни наслаждений, не чванится своим княжеским титулом, не предается многословию. Он весь поглощен подготовкой к великой войне. Астхик всем сердцем тянулась к Зохраку, ей хотелось любить его, даже без всякой надежды на взаимность, даже ничего не получая в ответ на свою любовь. «Пусть он любит другую, пусть будет счастлив с другой!.. Пусть я умру, лишь бы жил он!..» – так грезила Астхик, не подозревая, что Зохрак уже проник в тайники ее сердца…
Днем во дворе и вокруг замка Огакан начали собираться прибывшие из родовых имений родичи Мамиконянов; всю ночь напролет приходили из окрестных деревень крестьяне. С ньми сметались вышедшие без разрешения из лагеря воины из полка Спарапета, так что вскоре площадь перед замком закипела от множества народа.
В замок явственно доносились голоса. Слышно было, как часто упоминается имя Вардана Мамиконяна, и это бросало в трепет госпожу Дестрик.
Внезапно шум усилился. Югабер, стоявшая у окна, увидела, как толпа вплотную окружила широкоплечего, похожего на кулачного борца черноволосого крестьянина с горящими черными глазами, лицо которого выражало волю и бесстрашие.
Это был таронец, который днем спорил с Погосом.
– Бросьте, бросьте, люди добрые!.. Да разве от родины отрекаются?! – говорил он. – Так я вам и поверил!..
В этот миг, пробиваясь сквозь толпу, вышла вперед группа крестьянок. Выступавшая во главе их высокая худощавая женщина остановилась, расправила плечи, воткнула длинный посох в землю и, оглянувшись, крикнула хриплым, но властным голосом:
– Да хватит, хватит вам языками трепать!..
– Что случилось, Хандут? Что это ты точно с цепи сорвалась? – откликнулись недовольные голоса.
– О чем вы думаете, кого ожидаете? – продолжала Хандут, – Нахарары нас покинули. Остались мы одни-одинешеньки. Враг идет на нас. И коли вы – земля родная, то вставайте, поднимайтесь или пустите нас вперед! За мной, народ деревенский!..
– Правду она говорит! Правду! – отозвались со всех сторон.
– А если правду, то вставайте! – крикнул Погос и решительно поднялся с места. – Вот войско пойдет – и мы пойдем!
– Вперед, Погос! Мы за тобой! – подхватили со всех сторон крестьяне. Окружив Погоса, они направились к Аракзлу.
Аракэл, молча и сосредоточенно смотревший на окружающих, чувствовал, что при всей их решительности эти речи еще не означают готовности немедленно приступить к делу. Крестьянин еще не дошел до того состояния, когда необходимость сохранить самое свое существование заставляет человека восстать и вступить в борьбу не на жизнь, а на смерть. И Аракзл не ошибался: когда отзвучали пламенные призывы, полилась мирная беседа.
Он встал, опядел крестьян и начал, не повышая голоса:
– Слушай меня, народ!.. – Он опустил глаза, подумал и холодно продолжал: – Враг идет, чтобы подрубить самый наш корень, чтобы превратить нас в рабов, прижимать нас еще сильней, чем прижимали князья, или же и вовсе изгнать нас из страны, сделать бездомными бродягами, рассеять и развеять по
