миру… Пусть даже и пойдет воевать наш князь, пусть и духовенство подьшется, но силу-то дать должны ведь мы? Только нами и сильна земля родимая. Страна – это мы! Это мы должны воевать за землю, за народ! Мы должны сохраните наше право и честь!
Крестьяне собирались вокруг него, толпа все больше густела.
– Что бы мы ни делали, конец один – война. Князь князем и останется: может, придет, а может, и не придет; может, будет сражаться, а может быть, и нет… Но мы-то должны себя защищать, как по вашему?
– А без князя, без войска и полководца что мы можем сделать? Не можем ничего, Аракэл! – откликнулся кто-то из толпы.
– Вот пойдем – и увидим! – негромко проговорил, усмехнувшись, Аракэл, подумал с минуту и нахмурился – Лучше бы до этого не дошло; а коли дойдет, вы как полагаете, войско да нахарар могут, а мы не сможем? Сможем. Нужда сама заставит… – решительно заключил он.
– Истину говорит… Правду истинную! – откликнулись крестьяне.
– А если так, то беритесь за оружие, вставайте! К чему лишние слова?
– Вот теперь уж встанем так встанем!
– Правильно – встанем, пойдем! А присоединится кто-либо по дороге – пусть идет с нами вместе! – решил Аракэл.
– Идем! Раз нет у нас господина, сами будем себе господами!
– Значит, все согласны? – переспросил еще раз Аракэл, медленно обводя всех взглядом.
– Согласны!.. Все!.. – гулом прокатился ответ.
– Если так, собирайтесь.
Долго еще длилось эю совещание то прерываемое выкриками, то переходившее в мирную беседу. Крестьяне, хотя и охваченные воодушевлением, взвешивали, обдумывали свое решение: восстать или нет; теперь восстать или поздней?..
Аракэл понимал, что раньше чем действительно подняться, крестьянин не раз еще подумает и передумает. Однако он не терял надежды, зная, что угроза потерять землю подымет крестьянина даже помимо его воли. Сдерживая ярость, он терпеливо ждал.
До сидевших в замке отчетливо доносились голоса крестьян. Может быть, впервые власть имущие услышали из их уст грубое, полное укоризны слово по своему адресу. Непривычно звучало для них это слово. Но оно было спраьедливо. Это было слово земли, ее решение, веское, кар сама земля – непрерывно рождающая, размножающая, дающая и жизнь и смертный покой на своем необъятном лоне. Это был голос природы, грозный и мудрый. Все почувствовали, что крестьянин встает, полный ярости, не ожидая подтверждения дошедших до него вестей, и, с прозорливой мудростью предвидя бедствие, выступает ему навстречу, чтоб предупредить гибель. Слово укоризны задевало самолюбие властителей. Однако это было слово и воинов – грубых, но самоотверженных, а они представляли внушительную силу. Атом и Хорен, имевшие постоянное общение с войском и лишь через него знавшие народ, – сердцем воинов приняли брошенное власть имущим крестьянское слово укоризны. Как военачальники, они и не могли иначе расценивать мнение народа. В час опасности против врага вставал грудью весь наоол. Это привлекало князей-воинов, покоряло их.
Уже за полночь к замку начали стягиваться крестьяне, вооруженные копьями, мечами, дубинами и топорами. И насколько шумным было их предыдущее совещание, настолько спокойным и будничным выглядел этот их сбор.
Но вот Егишэ встрепенулся, оглядел всех и твердо заявил:
– Довольно! Приступим к делу. Пора выступать – война не ждет…
Атом приказал сепухам разослать конных гонцов по всему Таронскому краю – оповестить народ, чтоб не доверялся лживым сообщениям, в полной готовности ждал подтверждения вестей и условного знака, чтоб нанести решительный удар персидскому войску, подступающему к границам Армении…
Затем, уже как старший военачальник, Атом не допускающим возражения тоном приказал Зсхраку – Выведи отряд из лагеря. Выступаем немедленно! На миг задумавшись, Зохрак поручил одному ис стоявших у дверей воинов:
– Приведите сепуха Давида!
Вошел Давид; лицо его было искажено яростью.
– Что, еще не успокоился – сурово спросчл Зохрак. – Ты мне скажи, воин ты или нет?
– Воин народа моего!.. – глухо ответил Давид.
– Будешь сражаться против изменников, за народ?
– А кто сказал, что мой Спарапет – изменник?.. – с возмущением выкрикнул Давид, но, видя, что Зохрак вперил в него угрожающий взгляд, оч с полными слез глазами вытянул шею и крикнул:
– На, руби! Не пойду я против моего Спарапета! Атом шагнул к нему и негромко, простым, но страшным голосом приказал:
– Выведи отряд!
Сепух вздрогнул, взглянул на мрачное лицо Егишэ, на доспехи Дестрик, на всех присутствовавших, и взял себя в руки.
– Слушаю! – громко ответил он и повернулся к выходу, Зохрак последовал за ним. По дороге в лагерь он искоса взглянул на Давида и с усмешкой спросил:
– Опомнился? Понимаешь теперь или же еще не понимаешь? Давид быстро повернулся в седле и воскликнул:
– Хоть убей меня, князь, а я вывожу отряд, чтобы подчинялся он только тебе и супруге моего Спарапета Других военачальников я над собой не признаю!
Зохрак понял, что это означало: Давид продолжал свое, никакие доводы переубедить его не могли. Зохрак счел за лучшее пока с ним не спорить, но зорко следить за его действиями.
В замке также царила обычная предотъездная суматоха, усиленная тревожным настроением обитателей.
Наступил рассвет. Перед замком выстроились отряды Атома и Хорена. Обитатели замка высыпали на площадь. Прискакавший отряд из полка Мамиконяьов, под начальством сепуха Давида, выстроился в стороне, ожидая распоряжений.
Из замка вышли Атом с Егишэ и Хореном. Атом испытующим взглядом окинул отряд Мамиконяна. Егишэ перекрестил воинов. Но различны были чувства, господствовавшие в этот миг на обоих концах площади: на одном конце стоял военачальник, непреклонная воля которого требовала подчинения, на другом-воины Мамиконяна, враждебно относящиеся к чужому и еще не знакомому им начальнику.
Они пристально и настороженно изучали Атома, отмечая его красоту, его волевую мужественную осанку. Они пытались выказать. пренебрежение к самозванному командиру, но невольно подтянулись, когда на них остановился полный ледяного спокойствия взгляд Атома.
У ворот сбились конные и вооруженные крестьяне и крестьянки; видно было, что они собираются присоединиться к выступающему отряду.
Внезапно всеобщее внимание приковала к себе группа женщин во главе со Старшей госпожой, вышедшая из ворот замка. Счорбный вид матери Спарапета внушал благоговейный трепет. За Старшей госпожой следовали госпожа Дестрик и княгиня Шушаник, уже снарядившиеся в дорогу. Глубокое впечатление произвело на толпу появление Анаит, Астхик и Югабер с остальными прислужницами, одетых также в воинские доспехи. Вид женщин, по-мужски вооруженных, отражал то совершенно новое душевное состояние, которое переживали все в замке с момента появления Атома. Все переменилось в замке, быть может, – и во всей стране…
Внушала почтение гордая осанка супруги Спарапета. Неловко чувствовала себя в доспехах одна лишь Анаит. Из-под тяжелого шлема глаза ее с тоской смотрели вдаль, избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было. Астхик держалась смело и выглядела веселой, свободно чувствовали себя в доспехах и прислужницы, среди которых была и неразлучная с супругой Спарапета Югабер.
Взгляд Атома упал на группу конных вооруженных крестьян, которые пристально смотоели на стоявших в строю воинов. Погос отделился от этой группы и обратился к Атому:
– Мы готовы, князь!
– Зачем оставили вы свои дома и занятия? Куда направляетесь? – недовольным тоном спросит
