угадывая что-то ужасное, упала духом. – И ничего, ничего не оставят?
– Ничего! Ничего! – сурово подчеркнул Артак. – Ни этого моря, ни этого неба, ни земли. И ничего живого на ней! Все умолкли.
– А если мы станем персами, князь, – не все ли равно?.. Разве не останутся такими же и это море, к небо, и зсмпя, И жизнь? – неожиданно задала вопрос Олимпия.
– Ах! – почти в один голос, с ужасом воскликнули девушки.
– Ну да, конечно! Разве перс не способен смотр сто на все это, радоваться всему этому? Нет, что ли, у персов ни моря, ни неба, ни жизни?..
– Что ты говоришь, Олимпия? – с укоризной воскликнула Шамунэ. Она в известной мере разделяла мнение Олимпии, но ей было неловко перед Артаком, который слыл человеком глубоко образованным.
– Я же не говорю: «Сделаемся персами!» – продолжала отстаивать свою мысль Олимпия. – Я говорю: «Если б мы стали персами». Разве страна не осталась бы той же страной?
– Страна-то осталась бы, ориорд Олимпия, – задумчиво ответил Артак. – Но что бы ты сделала, если бы из этого дома, из города, сел, моря, всей нашей страны ушли все родные, близкие, весь народ, все живое – словом, все? Если б, уходя, взяли с собой селения, монастыри, могилы твоих прадедов, вырвали у тебя из памяти все старое, прежнее, самое воспоминание о предках твоих? Отняли бы все, все это – иначе говоря, душу твою?.. Оставили бы у пустынного моря, на пустынной земле, под пустынными небесами. Что бы ты сделала?..
– Господь упаси нас, князь! Какую ты ужасную вещь сказал!.. – испуганно воскликнула Шамунэ.
– Ну что ж, была бы у нас персидская душа, – упорствовала Олимпия, очевидно, унаследовавшая настойчивый нрав отца.
– Подумай, что ты говоришь, Олимпия! – вновь остановила ее Шамунэ.
– Что же я такого говорю? Разве душа перса – не душа?
Артак быстро повернулся к Олимпии и внимательно оглядел ее. В серых глазах девушки ему почудилось что-то коварное. Он не мог предполагать, что найдет в ней такого опасного противника. Олимпия опровергала все его аргументы, опрокидывала логику его высказываний, ожидая его ответа с еле заметной насмешливой улыбкой.
– И у перса есть, конечно, душа, есть своя отчизна, своя жизнь, – ответил Артак. – Но если из моего тела выкачают кровь и перельют чужую – мое тело ведь погибнет… А зачем ему погибать?
– Но персы могущественны! Они принуждают нас. Что же нам делать?
– Но ведь Атилла – могущественнее персов!.. И, наверное, найдется на свете еще кто-нибудь посильнее Атиллы.
– Лиса съедает курицу, волк – лисицу, лев – волка. А в конце концов торжествует все-таки жизнь. Что бы ни случилось – жизни конца нет… Вот я и спрашиваю: какой вред для жизни от всего этого?
Приведенный Олимпией пример рассмешил всех. Спор перешел в мирную беседу. Артак рассказывал девушкам случаи из своей жизни в Александрии, Византии, Сирии, описал Александрийскую академию, где мудрецы-философы беседуют со своими учениками о вселенной.
Девушкам не совсем было доступно содержание этих бесед, но они с удовольствием внимали рассказам о незнакомой жизни под далеким солнечным небом. Лишь Олимпия догадывалась, к чему клонит Артак.
– Когда же будут академии и у нас, чтоб и мы могли получать образование? – с грустью проговорила Шамунэ.
– Вот разобьем персов и тоже откроем у себя такие академии! – заявила Астхик.
– Академии есть и у нас, ориорд! – возразил Артак. – Но они за монастырскими стенами. И философы, предающиеся размышлениям о природе человека и вселенной, у нас тоже есть!
– Кто же они, князь? – с любопытством спросили девушки.
– Мовсес Хоренаци, Езник Кохпаци… Это большие философы, они получили образование в Александрии, в Византии и Сирии. Мовсес Хоренаци только что закончил последние главы своего труда о деяниях великих мужей армянского народа. Все княжеские дома уже спешат приобрести свитки этого труда. А Езник Кохпаци исследует тайны вселенной и природы.
Артак говорил с волнением и страстью, которые не всем были понятны. Он как будто осуждал то, что в стране Армянской процветают письменность, науки, поэзия, искусство. Но Олимпия поняла: Артак страшился, что всему этому грозит гибель со стороны персов.
Артак заметил, что его воодушевление передалось и девушкам, хотя ему и не удалось разбить софизмы Олимпии. Он сознавал, что в нем сильно лишь чувство любви к родине, но формулировать его, защищать его он еще не умел. Он умолк и задумался.
Пока юноша-нахарар и молодые княжны спорили о сущности души и страны, родины и жизни, природа вращала колесо этой жизни на бездонном небе, на поверхности земли и на морях, наполняя души живущих острой тоской по любзи и по ее радостям. Рассказывая о своих путешествиях, Артак иногда встречался взглядом с Анаит и читал в ее глазах такую любовь, на которую только способна живая душа и молодая кровь. Хотя он и не обращался к ней непосредственно, но чувствовал, что она понимает его, – понимает не разумом, а сердцем. Артаку казалось, что и в этот миг, как всегда, Анаит смотрит туда же, куда смотрит он сам, что она чувствует то же, что и он, что она всегда и везде душою с ним. И это, именно это, так глубоко и связывало его с Анаит – родство душ.
«Такова отчизна, – думал Артак. – Такова и жизнь. – И вдруг он задал себе вопрос:- Жизнь?.. Но почему жизнь?»
Мысль эта тотчас улетела от него. Он так и не смог схватить, удержать ее Он оставил попытки разобраться в ней, хотя чувствовал, что перед ним на мгновение открылся новый мир, чтоб тотчас исчезнуть снова.
В эгу минуту по лестнице поднялся Зохрак, еще весь в дорожной пыли.
– Князь Зохрак вернулся!
С радостными криками девушки побежали ему навстречу.
Зохрак с улыбкой приветствовал их.
Окинув девушек взглядом, Зохрак заметил, что Астхик не сводит с него глаз. Он не придал этому особого значения, но у него мелькнула мысль что Астхик не так красива, как Анаит, Олимпия или Шамунэ.
Астхик перехватила взгляд Зохрака и правильно объяснила себе его значение. Со смирением отвергнутой и примирившейся со своей участью девушки она думала о том, что сама себя обрекла на муки неразделенной любви и должна безропотно нести ее бремя Она бы не могла сказать – почему, но считала себя недостойной любви Зохрака. Это самоунижение угнетало ее, она пала духом. Девушке казалось, что ей остается в жизни только одно: издали смотреть на любимого человека, выжидать случая оказать ему услугу и умереть, так и не открыв ему своей тайны. Когда же взгляд ее случайно встречался с безразличным взглядом Зохрака, она смотрела на него глазами раненой лани, как бы моля о пощаде.
Артака заинтересовала Олимпия, ему понравилась смелость ее суждений «У изменника – и такая дочь… Жаль» – одумал он.
Заметив, что Аптак задумался, а Зохрак многозначительно поглядывает на него, видно, желая что-то сообщить ему наедине, девушки пожелали молодым князьям доброй ночи и удалились.
Когда юноши остались одни, Артак спросил «то нового в Арташате. Зохрак сообщил весьма неутешительнье вести о поведении сторонников Васака. По-видимому, и положение Атома было довольно шатким.
В свою очередь Артак рассказал о своих делах, посетовал на то, что присутствие Артака Рштуни сильно мешает объединению военных сил нахарагюв Бзнунийского побережья.
Зохрак устало потянулся.
– Ну, я пойду спать! У меня с дороги все кости болят! Спокойной ночи!
Артак остался один. Он глядел на Бзнунийгкое море, которое казалось удивительно мирным и задумавшимся, затем перевел взгляд на луну, холодно озиравшую землю, точно не замечая на ней ни страстей, ни жизни, ни смерти.
Мысли Артака умчались вдаль, к воспоминаниям раннего детства. Из тумана выплыл трепетный и нереальный, как сон, образ покойной бабушки. Вот в неясном полумраке сидит она на подушке в зале, опустив голову, и говорит сама с собой. Артак вспомнил, что говорили о бабушке: «Она разговаривает с предками…» Считалось, что тени предков бродят по замку и прячутся в уголках. Артак чувствовал их
