становилась трудней. По расщелинам с грохотом стекали мутные вешние потоки. Позади, опускаясь к песчаной и солончаковой пустыне, лежал Нюшапух, дымки вились над его домами.
Еще дальше виднелись пестрые шатры огромного лагеря Азкерта. Они напоминали многоцветный убор осеннего леса…
Вдруг из кустарников выскочила козуля.
– Гони! – крикнул Вахтанг, стрелой срываясь в погоню. Арсен помчался за ним. У них не было с собой ни оружия, ни собак, преследовать козулю не имело смысла, но их охватила страсть охотников. Поднявшись довольно высоко, они потеряли козулю из виду. Кони были в мыле, у них тяжело вздымались бока. Всадники спешились, сели отдохнуть, не выпуская поводьев из рук.
– Знаешь, что сейчас убежало от нас? – спросил Вахтанг.
– Что?
– Любовь!.. Ее всегда надо вовремя увидеть и поймать. Упустишь миг-и она скроется, как эта козуля! В любви человек должен действовать, как охотник…
– Значит, если я встречу любовь, я не должен упускать ее из рук?.. – многозначительно переспросил Арсен.
– Если упустишь – значит, ты самый бестолковый человек на свете, достойный осмеяния!
– Где бы ни было и кто бы она ни была?..
– Где бы ни было и кто бы она ни была!
– И ты не будешь меня порицать?..
– Клянусь, не буду!
– Дай руку! – сказал Арсен, протягивая руку.
– Вот! – воскликнул Вахтанг. – Знаешь, что говорит поэт?..
Весна за тобой гналась, – где ты был, отвечай?
За весной гонишься ты, – где она сейчас?
Ты был мудр тогда, когда был безумен,
Безумен ты сейчас, когда стал гудр!..
Война!.. Мысль о ней вновь пронеслась в голове у Арсена. Сколько сердец сразит война! Арсен взглянул вниз: дворец Вахтанга на изумрудном холме, ручей, позолоченная солнцем глиняная ограда, за которой мечтательно цветут миндаль, слива и персик, – и где-то близко она, звезда утра… Значит, за сотни фарсахов от дома, на чужбине, где только небо такое же, как на родине, и должна была настигнуть его любовь?.. Почему она не спрашивает, кто перед нею, кого она поражает и где?..
Тоска омрачила душу Арсена.
Он хотел было заговорить о войне, но внезапно почувствовал потребность закрыть глаза и не думать о ней.
«Придет война – будем воевать!.. Пока ее нет – будем жить!» – подумал он.
Но перед его мысленным взором выплыл Азкерт с его змеиным взглядом, с пеной у рта, Азкерт, призывающий стереть с лица земли Армению… Пламя ненависти вспыхнуло в сердце Арсена, и он унесся мыслью к своей родной стране, которая лежала там- в туманной дали. Тысячи армянских юношей обрекают себя на смерть; матери, прижав к груди детей, ждут с широко раскрытыми глазами, что будет… Он вспомнил своего сурового рыцаря-отца, его орлиный грозный взгляд и завет: «Береги родину. Она – самое драгоценное на свете!..» Припомнил, что сказал певец Гохтана:
Дорог ты, как жизнь,
Очень дорог;
Как свобода,
Мил ты мне – дым из дымоходов
Дома моего родного!..
Арсен прижался лицом к земле, вдохнул в себя ее запах. Ему почудился аромат родной земли…
– Война! – прошептал он, подняв голову.
– Что? – спросил Вахтанг.
– Ничего, ничего! – отозвался Арсен.
Вахтанг, который тоже смотрел в небо, поднялся.
– Ну, вставай! Едем, пора!
Они сели на коней и медленно спустились в город. Освежившиеся и бодрые, подъехали они ко дворцу. На каменном кругу фонтана сидели сестры. Хориша снизу взглянула на Арсена.
Арсен вздрогнул, опустил глаза и снова поднял их. Хориша словно целилась… И вдруг, как бы выпустив стрелу, она улыбнулась. Арсен с трудом перевел дыхание.
Обед накрыли в зале. За столом сидела немолодая женщина величественного вида, с медлительными движениями, с приветливым и добрым взглядом. Ласково поцеловав Арсена, она усадила его рядом с собой.
– Забыл ты нас, редко бываешь!..
– Война с кушанами виновата, мать! Возможно, настанет день, когда и вовсе не приду…
– Ормпзд да хранит тебя! – с испугом прервала его женщина. – Зачем ты омрачаешь нам душу?
И в смерти храбрец прекрасен,
В храбреце и смерть прекрасна,
Ничто не связано столь тесно,
Как смерть и храбрец прекрасный! – произнес Вахтанг, у которого запас цитат из персидской поэзии был неисчерпаем.
– Где же Хориша и Ормиздухт? – спросила госпожа у прислужницы.
– Ушли в сад.
– Поди позови их.
Служанка вышла. Арсен благодарно взглянул на госпожу. Та поняла и незаметно улыбнулась.
– Ты похожа на мою мать, госпожа, – сказал Арсен.
– Не похожа – а я и есть твоя настоящая мать! – пошутила госпожа. – Тебя похитили у меня и увезли в Армению. Теперь я тебя не выпущу!
– Тем лучше! У меня будут две матери! – возразил Арсен, обнимая ее.
Открылась дверь, вошли Хориша и Ормиздухт, сели рядом с матерью и стали тайком переглядываться с Арсеном.
Госпожа была тещей Вахтанга, к которому она перешла жить после смерти своей старшей дочери – его жены. Вахтанг, давший обет вторично не жениться, посвятил себя поэзии.
Едина любовь, если она прекрасна,
И единый раз любовь прекрасна… – декламировал он меж тем, как, прильнув к плечу матери, Хориша не сводила глаз с Арсена, которого этот смелый, упорный, красноречивый взгляд пронизывал и околдовывал.
Госпожа замечала эти взгляды и улыбалась. Она впервые увидела Арсена в тот день, когда армянская конница вошла в Пюшапух, чтоб вместе с войсками Азкерта выступить в поход против кушанов. Вахтанг был на этой войне вместе с Арсеном. Однажды, когда конный кушан занес меч над головой Вахтанга, подоспевший Арсен отбил удар и сразил кушана. Там, в походе, и сблизился с Арсеном Вахтанг, а после войны ввел его к себе в дом.
Трапеза продолжалась до поздней ночи; встав из-за стола, все спустились в сад. Серебро луны сверкало между черными кипарисами.
Пора было ложиться спать. Госпожа ушла с девушками на спою половину, а Вахтанг с Арсеном легли в зале. Вахтанг уснул почти сейчас же, не договорив какого-то четверостишия. Что касается Арсена – сон бежал от его глаз. Он смотрел в ердик на потолке: звезды чертили в небе свои вечные письмена.
Арсен ждал, когда взойдет утренняя звезда. Он тихо вышел в сад, спустился к реке и сел на прибрежный камень. Ожидание казалось ему долгим, оно было мучительно. Приближение счастливого мига свидания наполняло его тревогой. Арсен все боялся, что Диштрия не придет, что-нибудь случится, проснется кто-нибудь, помешает – и улетит счастье, которое дается так нелегко и иногда бывает неповторимо.
Он смотрел в сторону, откуда должна была появиться Диштрия. Иногда ему казалось, что вдали
