Вестником Рассвета. Только спросил — а что за вестники такие.
— Потому что сами мы, Баюн, славы и власти не ищем. Управление мы отдадим Елене, никаких почестей не ожидая. А «рассвета» — потому что новый день. Новый век настает.
Финист выдавил чужеземцев за рубежи Тридевятого и сплотил оборону. В Аламаннском королевстве грянуло народное восстание против авалонцев — рев Скимена о помощи. Случилось и еще одно восстание, уже в Авалоне, где люди выступили против войны. Гвиневра его подавила жестоко.
— Ты меня прости, Емеля, — говорил Баюн, — что я спорил с тобой. Я не знал тогда. Мне Светлый Князь не объяснил толком, почему медлил.
— Да я и не сержусь, — отвечал Емеля. — Со мной все спорили. Это сейчас я братьев по духу нашел. И то не все с самого начала нам поверили. Калечные у людей души. Ущербные. Их жалеть надо.
Неподалеку в тот момент случился нава, который не преминул язву вставить:
— Ущербная душа — это ерунда. Ущербные мозги страшнее.
— А ну глохни! — рыкнул на него Баюн. — Повылазило вас, честным людям проходу не даете! Знаете, что Емеля правду говорит, вот и ополчились на него!
Нава так вытаращил глаза, будто его только что укусило конское седло. А рысь нарочито отвернулся и продолжил разговор с Емелей, будто ничего не случилось.
Илейка толком не помнил, как с Баюном встречался зимой, а уж о том, что тот своровал добычу — тем паче. Извиняться не пришлось, хотя Калин Калинович и настаивал. Покаяние, говорил бывший купец, есть главное, чем Вестники одолевают адские силы, покаяние и смирение. Баюн осторожно порасспрашивал Илью, а что стало с остальными из четверки.
— Варвара помре... Нава помре... Зверь крокодил убежал куда-то, а куда — не знаю.
В ночь на Ивана Купалу Баюн опять увидел во сне Елену. Тот же зал огромный, и ниши, и гроб. Мертвая царевна села в нем и потянулась:
— Как же сладко я спала!
Глаза у нее светло-серые, прозрачные, лучистые. Протягивает Елена руку и гладит Баюна по голове:
— Вы меня выбрали? — не веря глазам, спрашивает рысь.
— Твоя душа открыта. Тот, кто был в небе и под землей, уже не вернется оттуда прежним.
— Но как вас пробудить? Я не знаю, где остров Руян.
— Меня не нужно пробуждать. Я сама встану в назначенный срок. Но, — она мрачнеет, — этот срок мог бы уже наступить. Меня сковали. Мне не дают открыть глаза.
— Кто сковал?
— Волх, — кладбищенским шелестом срывается с розовых губ. — Я его пленница.
Баюн низко склоняет голову, стыдясь и не зная, как попросить прощения.
— Не надо, — говорит Елена. — Ты стал жертвой игры, размеры которой не можешь себе даже представить. Но тебя давно простили. Светлый Князь Всеслав уже скачет через миры, чтобы дать Волху последний бой и низвергнуть его навсегда. То же самое делают его братья. Их мечи ударят одновременно. Ни один из демонов не получит шанса распространиться на беззащитные земли.
— А как же светлые демоны? — неуверенно спрашивает Баюн. — Муруган и Скимен? Их... тоже?
— Ты видел, с каким остервенением воюют даже эти двое. Демон всегда демон. Все, что он может добиться — права не страдать после смерти. Поверь, это уже немало. То, что Муругана и Скимена изо всех сил старались поднять ко свету, еще не значит, что они воистину стали светлы. Они были пробой, попыткой. Но и они не отказывают себе в пище.
— Все равно, — говорит Баюн. — В этом есть что-то ужасно несправедливое. Поднять руку на собственное детище не за его поступки, а за то, что ты его таким породил... Я думал, им дадут время исправиться.
— Время вышло, Баюн. Ты видишь: мир лихорадит. Тридевятое спасено, и клинок Нави пора убирать в ножны.
— Когда вы вернетесь? — спрашивает рысь. — Когда придет конец Волху?
— Я верю, что скоро, — отвечает Елена. — Но не забудь, что для небожителей столетие — как один день. Чем больше сил будет у Волха, тем дольше продлится сражение. Ослабить его можете лишь вы, смертные, на ком он кормится.
— Разве мы можем что-то сделать?
— Вы можете все. Вспомни слова твоего друга Алеши. Кстати, где он сейчас? Должно быть, перемолот жерновами войны... — Ее голос грустнеет.
— Все мертвы... — печально вторит ей Баюн. — Я как будто приношу несчастья. Вокруг меня умирают. И попадают в ад. И даже не знают, почему.
— После смерти демонов жертвы их наваждения будут подняты на небо. Так повелела Правь. Только сознательных слуг Волха оставят во мраке и боли.
— Финист — пусть мучается! — зло говорит Баюн. — Он уже достаточно врал!
Елена проводит пальцев по его морде от уха к подбородку:
— Иди и неси мою весть, маленький витязь.
Баюн проснулся с радостью на душе. Больше его ничего не тяготило. Словно вернулись к ему те дни, когде он жил в избушке Ягжаль, дружил с белками и лисами, смотрел, как творит чародейства или упражняется с оружием его хозяйка, играл с Серым Волком в шуточные догонялки — да мало ли было светлых моментов в кошачьей жизни. Он каждый вечер, сидя у Ягжаль на руках, смотрел яблочко, негодовал, переживал за жертв Заморья и втайне мечтал быть большим, сильным, зубастым, как Серый Волк, чтобы призвать к ответу всех лиходеев. А тепрь он обрел и зубы, и силу, но почему-то принесло это ему лишь кручину да потери...
Когда он рассказал Калину Калиновичу свой сон, тот даже обнял его от избытка чувств:
— Ты молодчина, Баюн! Я говорил — душа твоя чистая!
За истекшее время к Вестникам Рассвета пришло еще человек десять. Люди приводили друзей и родичей, в ком могли быть уверены. Но недавно Калин Калинович сказал, что надо приостановиться, переждать. Насторожился Финист. Что-то учуял в вотчине, которую считал своей и только своей.
Баюн и сам знал, что царь учуял, На днях он спрашивал своего первого советника, не замечал ли он кривотолков каких, заговора, тайн в Лукоморье. «Не замечал», ответил Баюн с честными глазами, а у самого сердце тук-тук-тук. Теперь пройден рубеж, теперь Финист не простит и не вспомнит о дружбе. Голову снимет за предательство. Или Волху скормить повелит.
— Медленно движемся, — сказал Калин печально. — Упускаем. Демон обратно крепь нагуливает, раны свои зализывает, новые присоски растит. А пойдем побыстрее — выдадим себя и все на плахе окажемся.
Если не считать стычек на западе, то Волху и вправду была дарована передышка. Он оставил за Чи-Ю право сокрушить Заморье — или хотя бы сильно его изранить — а сам переводил дух и залечивал свою истрепанную плоть. Помогало и то, что в королевствах начались волнения. Люди были сыты по горло. Балору приходилось отвлекаться, и Скимен, разрывая на себе путы, боролся все упорнее. Муруган дожал берендеев и сказал, тяжело дыша, что из войны выходит. У него есть возможность поглотить кое-какие княжества, но пестовать зажегшуюся в нем тьму он не станет. С этими словами хидушский демон устало повалился ничком на базальт, раскинув щупальца, и прикрыл глаза. Равана отдал приказ восстанавливать страну и более ни во что не вмешивался.
— Надо сделать, как Светлые Князья с демонами, — ответил Баюн Калину Калиновичу. — Всем одновременно сказать. А потом скрыться и смотреть, что будет. Заодно узнаем, кто и сколько за нас.
— Это чародеем надо быть, — возразил ему Калин. — Сильным притом, очень сильным. Только демоны могут внушать всем единовременно.
— Яблочки! — озарило Баюна. — Новости-то все смотрят! Надо выбрать вечер, и вместо птицы Гамаюн на блюдцах появиться.
Калин Калинович хлопнул себя по колену:
— Ай да рысь! Где ж ты раньше его прятал, Емеля? Только как ты, Баюн, вместо птицы появишься? Здесь снова чародейство нужно...
— Яблочки — навья штуковина. Навы должны знать, как можно все блюдца заставить сменить
