разнится степень объективности, на которую мы можем рассчитывать, рассматривая внешнюю реальность с позиции индивида. Объективность — понятие в некотором роде относительное, так как воспринятое объективно, по определению, в какой-то мере является и субъективным представлением[18].
В то время как в данной работе объективная реальность является областью исследования, для многих людей она остается лишь субъективным (до некоторой степени) феноменом. Крайний случай — это галлюцинации, как эпизодические, так и генерализованные. Для этого состояния существует множество обозначений («помешанный», «нереальный», «нет земли под ногами», «на грани»), и в психиатрии таких людей относят к категории шизоидов. Известно, что такие люди могут быть ценными для сообщества, что они могут быть счастливы, но заметим, что всегда есть определенные затруднения и у них самих, и, особенно, у тех, кто живет с ними. Может быть, они видят мир субъективно и их легко обмануть, или, говоря иначе, твердо обосновавшись в большинстве аспектов жизни, они полностью дезориентированы в других, или же они могут вообще не быть структурированными относительно психосоматического взаимодействия, в связи с чем им приписывают слабую координированность. Иногда физическая немощь, например нарушение зрения или слуха, усугубляет ситуацию, создавая запутанную картину, когда невозможно ясно развести галлюцинаторное состояние и нарушения, проистекающие из физических дефектов. Крайняя ситуация в этом ряду явлений — когда человек становится пациентом психиатрической больницы, в стационаре или амбулаторно, с диагнозом шизофрения. В клинике нами не обнаружено
Человек может быть вполне удовлетворен жизнью, выполнять исключительно ценную работу, но при этом быть шизоидом или шизофреником* Такие люди больны с психиатрической точки зрения, так как у них нарушено чувство реальности. Чтобы уравновесить эту точку зрения, стоит напомнить, что есть и совсем другие люди — те, которые настолько прочно закрепились в объективно воспринимаемой ими реальности, что их болезнь, наоборот, в том, что они потеряли контакт с собственным внутренним миром и отдалились от творческого взгляда на вещи.
В этом сложном деле нам в некотором роде помогает знание о том, что галлюцинации — это явления сродни сновидениям, которые врываются в жизнь бодрствующего человека, которые сами по себе более не считаются болезнью, но соответствуют тому факту, что дневные происшествия и воспоминания о реальных событиях переносятся в сон и включаются в процесс формирования сновидений[19]. Действительно, ведь в нашем описании шизоидной личности использованы те же слова, которыми мы описываем младенцев и маленьких детей. Теперь понятно, где мы можем обнаружить явления, характеризующие наших пациентов — шизоидов и шизофреников.
Намеченные в этой главе проблемы в настоящей работе рассматриваются с точки зрения их источника, который относится к ранним стадиям роста и развития индивида. На самом деле я имею дело с исследованием лишь определенной точки, момента, когда ребенок является «шизоидом», правда я не использую этот термин, поскольку ребенок не является зрелым индивидом и находится в специфическом состоянии относительно развития личности и роли
Шизоидная личность удовлетворена самой собой не больше, чем экстраверт, который не может найти контакт с мечтой. Люди из этих двух групп обращаются к психотерапии, поскольку одни не хотят потратить жизнь, так и не познав ее реальной сути, а другие чувствуют себя чуждыми собственным сновидениям. У них возникает ощущение, что что-то не так, что в их личности происходит расслоение, диссоциации. Они нуждаются в помощи, чтобы достичь состояния единства (Wirmieott, 1960b) или пространственно- временной интеграции, когда «Я» целостно, а не состоит из разрозненных, диссоциированных элементов, изолированных друг от друга[20], или разбросанных кругом, да так и оставленных лежать где придется.
Для того чтобы приоткрыть занавес над теорией, которой пользуются аналитики для того, чтобы видеть креативность, необходимо, как я уже говорил, провести различие между идеей творчества и работой в искусстве. Несомненно, что продуктом творчества могут стать картина, дом, сад, костюм, прическа, симфония или скульптура, а также любая приготовленная дома пища. Наверное, лучше будет сказать, что эти вещи могут являться продуктами творчества. Дело в том, что я понимаю креативность как универсальный феномен. Он характеризует живое. Возможно, он, помимо человека, также может иметь место в жизни некоторых животных. Но в случае животных и человека с низкими интеллектуальными способностями[21] это явление не так сильно значимо, как для людей с близким к среднему, средним и высоким интеллектом. Творчество, которое мы изучаем, характеризует общий подход, обращение индивида с внешним миром. При условии удовлетворительного развития мозговых структур и интеллекта, достаточного для того, чтобы позволить человеку стать личностью, живущей и принимающей участие в жизни сообщества, все, что происходит, — является творчеством, за исключением тех случаев, когда человек болен или подвергается воздействию социальных факторов, подавляющих его творческий процесс.
Что касается второй из этих двух альтернатив, наверное, было бы неправильным думать, что творчество так уж легко разрушить. Но когда читаешь о людях, которые подвергаются давлению со стороны собственных домочадцев; о людях, которые провели жизнь в концентрационном лагере или были пожизненно заключены в тюрьму, преследуемые бесчеловечным политическим режимом, в первую очередь приходит чувство, что лишь немногие жертвы остаются способными к творчеству. Эти люди, несомненно, страдают (см.: Winnicott, 1968b). Впервые все происходит так, как будто бы все остальные, кто существует (не живет) в таком патологическом сообществе, теряют надежду на прекращение страданий, что заставляет их отказаться быть людьми, и они уже не могут воспринимать мир творчески. Эти обстоятельства относятся к негативным проявлениям цивилизации. Таково представление о разрушении креативности на поздних стадиях развития личности под действием факторов социального окружения (ср.: Беттлхейм (Bettelheim), I960).
Я попытаюсь найти адекватный подход к исследованию потери индивидом творческой жизненной позиции или первичного творческого отношения к внешним явлениям. Особенно мне интересна этиология. А крайний случай представляет собой относительную неудачу ab initio[22] в формировании способности личности жить творчески.
Как я уже отмечал, нельзя не учитывать тот факт, что невозможно полностью разрушить способность человека к творчеству, даже в самых крайних случаях соответствия и формирования ложной личности; все равно, в скрытом состоянии где-то сохраняется секретный мир, который приносит удовлетворение, поскольку является творческой основой существования для этого человека. Оценивать качество удовлетворительности или неудовлетворительности этого мира нужно с точки зрения степени его сокрытости, отсутствия обогащения новым опытом на протяжении жизни (Winnicott, 1968b).
Можно сказать, что в тяжелых случаях все, что реально, все что имеет какое-то значение и все, что относится к личности, ее основам и творчеству, является скрытым и никак не сообщает о своем существовании. Индивид в таких случаях вообще не понимает, живет он или умер. Если это состояние крепко зафиксировалось, то проблема суицида становится уже неважной, ведь даже сам человек не осознает, что он теряет, может потерять или чего уже лишился (Winnicott, 1960a).
Следовательно, творческий импульс можно рассматривать как вещь в себе, что-то несомненно необходимое художнику для создания произведения искусства, но также присутствующее, когда
