Игра и Реальность

прежде, когда у него появились особые символы единства с матерью (переходные объекты), которые были им присвоены, а не созданы. Однако, для ребенка (если мать может обеспечить соответствующие условия существования) каждая деталь его жизни насыщена творчеством. Ребенок по отношению к каждому объекту является первооткрывателем. Дайте ребенку такую возможность, и он начнет творить, используя для этого все окружающие его объекты. Если же не дать ребенку этого шанса, то он лишится того пространства, где могли бы быть игра или переживания, связанные с культурой; соответственно, будет потеряна связь с культурным наследием, и творчество этого ребенка не станет достоянием культуры в целом.

Известно, что «депривированные дети» беспокойны и не могут играть, а также обладают ослабленной способностью к восприятию культурного опыта. Это наблюдение приводит нас к изучению влияния депривации на потерю тех объектов, которые ранее принимались и ребенок считал их надежными. Подобное исследование раннего периода в развитии ребенка включает рассмотрение промежуточной области, потенциального пространства между субъектом и объектом. Для ребенка разрушение надежности или потеря объекта означают потерю пространства игры и потерю значимого символа. При благоприятном стечении обстоятельств, это потенциальное пространство заполняется продуктами творческого воображения самого ребенка. При неблагоприятном — ребенок перестает творчески использовать объекты. В другом месте (Winnicott, 1960) я описывал, как возникает защита в виде податливой и уступчивой ложной личности, при этом истинная личность оказывается спрятанной и у нее сохраняется потенциальная возможность творческого применения объектов.

В ситуациях, когда преждевременно разрушена надежность окружения, содержится и другая опасность. Она состоит в том, что данное потенциальное пространство может заполниться, но вкладывать туда будет кто-то другой, а не сам ребенок. Создается впечатление, что все, что оказывается в этом пространстве чужого, от другого человека, приобретает характер угрозы и наказания, и у ребенка нет способов избавиться от этого. Психоаналитикам стоит быть осторожными здесь — они создают доверительные отношения и открывают эту промежуточную зону, где может иметь место игра. А затем заполняют это пространство своими интерпретациями, которые на самом деле являются продуктами их собственного воображения.

Здесь я хочу привести цитату из работы Фреда Пло (Fred Plant, 1966), психоаналитика-юнгианца:

«Способность формировать образы и творчески перекомбинировать их в новые паттерны, в отличие от снов и фантазий, зависит от способности индивида доверять».

Слово доверять в этом контексте содержит тот смысл, который я имею в виду, когда говорю о доверии, основанном на переживаниях в период максимальной зависимости, предшествующий сепарации и независимости и связанным с ними эмоциям.

Я полагаю, что уже пришло время признать эту третью область на уровне психоаналитической теории, область, содержащую культурный опыт, который является прямым продолжением опыта игры. Мы знаем об этом благодаря пациентам-психотикам, но это гораздо важнее для понимания жизни в целом, чем для оценки здоровья людей. (Остальные две области — это, с одной стороны, внутренняя, или индивидуальная, психическая реальность, а с другой — реальный мир и люди, живущие в нем.)

Резюме

Я предпринял попытку обратить внимание читателя на исключительную, как теоретическую, так и практическую, значимость третьей области — пространства игры, которое развивается и становится той областью, где сосредоточена вся жизнь человека, связанная с творчеством и культурой. Эта третья зона противопоставляется внутренней, психической реальности индивида и внешнему реальному объективному миру, в котором он живет. Я поместил эту важнейшую область опыта в потенциальном пространстве между индивидом и его окружением. Это пространство одновременно разделяет и соединяет мать и ребенка в том случае, когда любовь матери проявляется или выражается как надежность другого человека, и это действительно дает ребенку ощущение доверия к окружению.

Обратите внимание, что это потенциальное пространство — фактор, который очень сильно варьирует от индивида к индивиду, в то время как два других параметра — индивидуальная, или психическая, реальность и объективно существующий мир — относительно постоянны (в первом случае имеет место биологическая детерминированность, а во втором всеобщность этого феномена).

Потенциальное пространство между младенцем и матерью, между ребенком и его семьей, между индивидом и обществом или миром в целом зависит от переживаний, которые ведут человека к доверию. В этом пространстве есть что-то священное для человека, здесь его жизнь наполнена творчеством.

Наоборот, чрезмерная эксплуатация этого пространства ведет к патологическому состоянию, когда человек переполнен ощущениями, связанными с преследованием и наказанием, и не может сам от них избавиться.

Возможно, уже из этого понятно, насколько важно для аналитика осознавать сам факт существования этого пространства, единственного, где может возникнуть игра, откуда, в момент перехода от непрерывности к близости, берет начало феномен перехода в целом.

Надеюсь, мне удалось начать ответ на свой же собственный вопрос: где локализован культурный опыт?

8. Наше жизненное пространство[40]

Я хочу изучить то место (в самом отвлеченном смысле этого слова), в котором мы находимся большую часть времени, проживая свою жизнь.

Уже сам язык, который мы используем, естественным образом подталкивает нас к тому, чтобы заинтересоваться этой проблемой. Я могу быть в замешательстве, затем выбираться из этого состояния или пытаться как-то упорядочить ситуацию, так что, в конце концов, пойму, где я на самом деле. Или я почувствую, как будто бы я в море, ориентируюсь, чтобы попасть в порт (во время шторма — не важно, в какой именно), а потом, уже на суше, я смотрю на здание, которое построено на скале, а не на песке; а в своем доме, который (поскольку я англичанин) является моей крепостью, я чувствую себя на седьмом небе.

Я могу без особых натяжек использовать свой повседневный язык, когда говорю о своих действиях во внешней, разделенной между людьми реальности или же о внутренних мистических переживаниях, которые испытал, сидя на земле и размышляя о бренности всего сущего.

Применение слова «внутренний» для обозначения психической реальности, наверное, довольно непривычно для читателя. Изнутри, по мере эмоционального развития и становления личности, складывается по кирпичику богатство личности (или же мы видим ее обедненность).

Итак, места два — внутри и снаружи по отношению к индивиду. Но только ли они?

Подход к жизни человека исключительно с точки зрения поведения, условных рефлексов и тренировки связан с так называемой поведенческой терапией. Но большинство из нас больше не желают ограничивать самих себя рамками поведения или демонстративной экстравертированностью, подобно людям, которые, хотят они этого или нет, живут в соответствии с бессознательной мотивацией. Другие, наоборот, упирают на «внутреннюю» жизнь и считают, что экономические проблемы, даже нищета, ничего не значат по сравнению с мистическими переживаниями. Для них человеческое «Я» — безграничная вселенная, тогда как с точки зрения бихейвиористов, которые рассуждают в терминах внешней реальности, вселенная тянется от луны до звезд, от начала и до конца во времени, которое не имеет ни начала, ни конца.

Я попытаюсь найти подход, который был бы между этими крайностями. Внимательно посмотрев на свою жизнь, каждый из нас заметит, что большую часть времени мы тратим не на действия и не на размышления, а как-то иначе. Я задаю вопрос: как? И попробую ответить на него.

Промежуточная область

В работах по психоанализу, а также в обширной литературе, написанной под влиянием работ Фрейда,