положения — нет никакого смысла мстить покойнику, Борута не тронет Дану, если Млад умрет. Он написал эту записку и положил на дно сундука, рассказав о ней только врачу, на что тот долго махал руками и убеждал Млада: если речь пойдет о смерти, он не побоится, вскроет рану и выдолбит гнойники. Млад только усмехался в ответ: если гной однажды пробьет дорогу в легкое, поздно будет долбить кости. А сил у него так мало, что сердце может и не выдержать боли.
Миновал Перунов день, бог грозы положил льдинку в воду Волхова, месяц Серпень принес холодные и темные ночи — осень дохнула с севера, еще не видимая глазу, но ощутимая внутренним чутьем. Год оказался ягодным, и Дана впихивала в Млада землянику, чернику, малину и заставляла запивать молоком. Когда Серпень перевалил во вторую половину, и оставшиеся солнечные дни можно было сосчитать по пальцам, она стала вытаскивать его во двор и сажала на теплом по-летнему солнце: пожалуй, именно тогда он почувствовал острую тоску — лето прошло мимо него, и без того короткое лето… Может быть, последнее его лето…
Наверное, в те оставшиеся солнечные дни в нем и появилась ни с чем не сравнимая жажда выжить, будто солнце подарило ему немного сил на то, чтобы снова хотеть жить. И он кружками глотал клюквенный сок, и давился творогом с медом, и каждую минуту думал о том, что доживет до следующей весны.
Перелом наступил после того, как старенький врач начал лить ему в рану клюквенный сок. Он ни на что не надеялся, но предположил: если клюква лечит болезни горла, желудка и почек, то почему бы ей не вылечить гниющую кость? Это было ничуть не легче прижигающих настоев доктора Велезара, да еще и гораздо чаще, но дало результат неожиданно быстро: лихорадка прекратилась на пятый день. Врач не дал ране закрыться, и продолжал лечение еще десять дней. Доктор Велезар поразился результату, но от себя добавил, что воля к жизни помогает больным лучше любого лекарства.
Тогда Младу и пришло в голову, что доктор не предаст его. Он врач, он не посмеет рисковать жизнью женщин и их будущих детей. Он всегда говорил, что не вмешивается в дела князя и Новгорода. И видится с Волотом каждый день… Решение созрело за одну минуту, но Млад медлил и взвешивал оба исхода: ему было страшно. Совесть изгрызла его душу, но он никак не мог заговорить. Лишь когда оба врача направились к двери, он понял: другой возможности у него не будет.
— Велезар Светич… — окликнул он доктора, — погоди. Поговори со мной несколько минут.
Старенький врач посмотрел на Млада удивленно и обижено — наверное, подумал, что Млад ему не доверяет.
— Конечно, — тут же согласился доктор Велезар, — я слушаю тебя.
Он вернулся к постели так поспешно, что Млад удивился.
— Иногда и слово лечит, — пояснил доктор, когда дверь за стареньким врачом закрылась, — мне кажется, тебе все это время не хватало именно доброго слова. Тебе мучает что-то кроме болезни, я прав?
Млад в который раз поразился проницательности доктора и качнул головой.
— Да. И, возможно, мне никто больше не сможет помочь, кроме тебя, — ответил он.
— Ну, люди склонны преувеличивать мои возможности… — улыбнулся доктор в усы.
— Нет. На этот раз речь идет не о твоих возможностях. Я прошу тебя, это очень важно… Пусть наш разговор останется между нами. Никогда и никому, даже случайно, даже для красного словца не упоминай о нем, хорошо?
— Ты можешь положиться на меня, — уязвленно развел руками Велезар.
— Помнишь, однажды ты предлагал устроить мою встречу с князем? Это было накануне Коляды…
— Да, я помню об этом, и знаю, что эта встреча устроилась и без меня, чему я был рад.
— Мне нужно встретиться с князем. Мне нужно встретиться с ним так, чтоб об этом не узнала ни одна живая душа…
Доктор посмотрел на него недоверчиво, и Млад поспешил объяснить:
— Волей судьбы, я стал обладателем тайны, которую необходимо знать князю. Возможно, от этого зависит его жизнь. Но мне угрожают… Верней, не мне, за себя я не боюсь, а моему будущему ребенку, понимаешь? Я не в силах отказаться от него, я не могу рисковать жизнью Даны… Я чувствую себя предателем…
— Друг мой… — доктор покачал головой, — Ты напрасно изводишь себя, я думаю, в этом предательства нет, только благоразумие и осторожность.
— Я думаю, Новгород решил бы иначе… И был бы прав.
— Это не так. Ты ставишь пред собой сложный вопрос и не можешь на него ответить, и я не могу ответить на него, так почему Новгород должен взять на себя такое право? Но речь сейчас идет не об этом… Боюсь, я разочарую тебя: встреча с князем сейчас совершенно исключена. Я тоже попрошу тебя никому не рассказывать об этом, чтоб не вызвать в Новгороде лишних пересудов. Князь болен. И болезнь его на самом деле очень тяжела. Возможно — смертельна. Я делаю, что в моих силах, но, мне кажется, могу только отсрочить его конец на неопределенный срок. Никто не умеет лечить такие болезни…
— Я слышал, у него падучая?
— Мы различаем множество падучих болезней, у каждой свои причины и свои последствия. Сначала я подозревал отравление беленой или дурманом. Но это не яд. Болезнь началась с маленькой ранки, полученной в бою, это довольно редко встречающаяся разновидность. Обычно такая падучая убивает человека за месяц-другой, но, то ли на нее действуют лекарства, то ли молодое и сильное тело сопротивляются болезни. И, вслед за ухудшением, наступает время облегчения и надежды. И все же… любой припадок может остановить дыхание или сердце. Я могу надеяться только на милость богов, если они пожелают сохранить князю жизнь. Я бы не отказал тебе, если бы не одно обстоятельство: припадки Волота связаны с его волнением, напряжением, холодом и жарой, тряской ездой, ярким светом, громкими звуками: так бывает при любой падучей болезни. И… я слишком дорожу жизнью мальчика, чтобы рисковать ею.
— Я понял, — вздохнул Млад, — скажи, а ты совершенно точно отметаешь возможность отравления?
— Да. Это совершенно точно, — уверено кивнул доктор.
— А… это не может быть наведенной порчей?
— Млад, я не волхв. Я ничего не понимаю в наведении порчи.
— Видишь ли… Я доверяю тебе. Я знаю, ты привязан к князю и желаешь ему добра. Я не хотел бы перекладывать на тебя ответственность, но… Если это связано с болезнью князя, если это наведение порчи… Может быть, все можно изменить. Я не прощу себе, если буду знать, что мог спасти его и не спас.
— Ты хочешь доверить эту тайну мне? — на лице доктора мелькнуло удивление, смешанное с испугом.
— Прости меня. Мне некому ее больше доверить. Возможно, я не прав, возможно, никакой порчи нет, и тогда я напрасно заставлю тебя рисковать.
— Если это может спасти мальчику жизнь, я готов принять на себя любой риск, — тихо сказал доктор.
— Помнишь, на Карачун Вернигора был ранен, и ты говорил об отравленном клинке?
— Разумеется, я помню.
— Его ранил тот, кто сейчас сел на его место — Борута Темный. Чужак. И новый воевода — его сообщник, он пытался убить меня, он подбивал студентов поджечь университет, он на моих глазах убил человека. Вернигора искал их несколько месяцев, но так и не смог найти. А теперь они оба — в Городище. Что я могу думать?
Доктор посмотрел в окно и нагнулся к самому уху Млада.
— А теперь кое-что тебе открою я. Я бы не стал этого говорить, это не мои игры и не мои тайны. Но я вижу, что ты принял на себя груз, который не в силах нести. Я освобожу тебя от него. Волот знает об этом. Ослепший Вернигора остается его правой рукой. Никто не должен догадаться, ты понимаешь меня? Никто.
Млад кивнул.
— И все же… Я советую тебе — будь очень осторожен. Это действительно страшные люди, люди без чести и жалости. Они не подозревают ни о чем, но за каждым углом им мерещится опасность.
