стоит только загадать умереть в один день с Игорем через сто лет, и не будет никаких проблем! Ведь это одно желание, одно на двоих!
Эта идея немного разогнала ее тоску, и, когда старуха вернулась в избушку, накормив Игоря обедом, Маринка встретила ее с улыбкой.
- Ненаглядный твой, представь, считает, что ты ему откажешь, если он тебя посватает. Это хорошо, это ты правильно себя поставила, - старуха была довольна собой и даже радостно улыбалась, хотя обычно старалась усмехаться. - Я думаю, пора тебе подвенечное платье примерить. Не хочешь?
Маринка не знала, что ответить: старуха притворялась так натурально, так достоверно, что это казалось верхом цинизма и жестокости.
- Завтра к вечеру баню истоплю, помоешься, похорошеешь, - старуха залезла в сундук, откинув его тяжелую крышку. - Жаль, косы у тебя нет. Такие волосы густые, толстая коса бы получилась. Ничего, я и без этого тебя красавицей сделаю. Ненаглядный твой глаз не оторвет.
Она вытащила на свет бесформенную красно-белую рубашку с длинными рукавами, напоминавшими то ли о Пьеро, то ли о больнице для умалишенных.
- Это - подвенечное. А сейчас найдем на послезавтра наряд. Событие торжественное, в грязь лицом не ударим.
Бесформенная рубашка, надетая на Маринку, неожиданно обернулась роскошным платьем. По- настоящему роскошным и в то же время очень скромным. Тончайший белый лен был расшит тончайшим же узором золотых и красных нитей. Круглый вырез, подол и тяжелые края длинных рукавов украшал речной жемчуг, вплетаясь в красно-золотую вышивку.
- Ручку сюда просунь, - старуха показала ей вырез на уровне запястья.
Нет, не у Пьеро были такие рукава, а у Царевны-лягушки, когда она выпускала из них белых лебедей.
- Ой, а это знак засеянного поля? - спросила Маринка, указывая на орнамент из ромбиков с точками в центре, украшавший рукав.
- Да, а ты откуда знаешь?
- Бабушка говорила.
- Правильно говорила. Сколько значков, столько и детишек тебе желается.
- Вау! Куда мне столько? - хихикнула Маринка и попыталась посмотреть на себя сзади.
- Пригодятся. Погоди, не всё еще, - старуха снова нагнулась над сундуком. - Вот, понева и опояска. Раньше, знаешь, в цене были девки дородные, и всякая старалась себя в лучшем свете выказать: в груди прибавить и бедра попышней изобразить.
Старуха накинула ей на бедра что-то вроде шерстяной накидки, тоже белой и расшитой крупными красно-золотыми ромбами сверху донизу, отчего она немного напоминала шотландку. И длина ее как раз позволяла видеть богатый узор подола платья.
- А я думала, что понева - это передник… - пробормотала Маринка.
- Задник, - сердито ответила старуха, - не вертись. Траурная понева, беленая.
- Как это «траурная»? - не поняла Маринка, и ей стало не по себе.
- Красный и белый - цвета траура. Девка со своей прежней жизнью прощается. Не вертись, говорю.
Несмотря на ворчание, глаза у Авдотьи Кузьминичны были очень довольными, и, наряжая Маринку, она напоминала девочку, играющую в куклы.
Неширокий вышитый пояс тоже украшал речной жемчуг, а на его концах висели пышные нитяные кисти. Старуха опять нырнула в сундук и вытащила головной убор, отделанный красными и белыми лентами.
- Это кокошник? - поинтересовалась Маринка.
- Сама ты «кокошник». Кокошник замужние бабы носят, а это венец - краса девичья.
Девичья краса имела форму невысокой короны, и в ней Маринка еще сильнее стала похожа на Царевну-лягушку из мультфильма.
- Ну, теперь сапожки наденем и пойдем в зеркало на тебя любоваться. Плачею только примерю - подходит ли…
- А плачея - это что?
- Это платок шерстяной, посватанная невеста на голову надевает и никому не открывает лица до самого венчания. Вот когда она уже повенчана, плачею можно снимать и красоту свою честным людям показывать. Опять же, осень на дворе, ее на плечи можно опустить - и тепло, и красиво.
Плачея напоминала поневу, из такой же тонкой белой шерсти, но с вышивкой только по краям. Под ней Маринке было душно, и она очень обрадовалась, когда старуха накинула платок ей на плечи. Мягкие сапожки из светлой замши на маленьком каблучке пришлись Маринке точно по ноге, как будто их сшили специально для нее.
- Хороша! - старуха отошла к двери и осмотрела Маринку с головы до ног. - Пошли.
Никакого зеркала Маринка во дворе до этого не видела, но Авдотья Кузьминична подвела ее к берегу глубокого пруда напротив бани и легонько дотронулась до его поверхности посохом. Гладь воды замерла, словно и вправду превратилась в зеркало, и Маринка увидела свое отражение в полный рост.
Нет, не Царевна-лягушка. Маловато будет: Царевна-лебедь из пушкинской сказки. Маринка так глянулась самой себе, что не могла оторваться. Особенно ей понравилось плавно двигать руками: длинные рукава делали эти движения необыкновенно грациозными. А ей всегда казалось, что в национальном костюме женщина похожа на квашню… А тут - настоящая царевна!
- Косы-то как не хватает, - старуха огорченно покачала головой.
Игорь никогда не увидит ее в этом платье… Если они успеют убежать. Может быть, для того чтобы он увидел ее такой красавицей, стоит рискнуть жизнью? Или даже умереть?
Второй наряд тоже пришелся ей впору, только в нем она напоминала не царевну, а сестрицу Аленушку. Но Маринку это уже не обрадовало. Все это - отвратительный, жестокий фарс, все это обман, пыль в глаза.
- Неужели не нравится? - Авдотья Кузьминична огорченно посмотрела ей в лицо.
- Нравится, - кивнула Маринка и попыталась улыбнуться, - очень красиво.
Переодевшись в спортивный костюм, она почувствовала себя лягушкой, которой не судьба превратиться в царевну.
Игорь. 29 сентября, ночь
Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич украл у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке.
