они его не заметили. Почему-то он сразу понял, что разговор этот для чужих ушей не предназначен: зачем морозной ночью прятаться в темной беседке, даже свечи не зажечь, если можно поговорить в тепле? Нечай замедлил шаги и как бы невзначай спрятался за дубом, свесившим ветви на крышу беседки. Вдруг в усадьбе знают о тех, кто прячется в лесу побольше, чем говорят?
– Да ничего это не даст! Я сколько раз тебе говорил? Хоть ты всех курей своих перережь, и овец вместе с ними – мало этого!
Голос показался Нечаю незнакомым. Может, кто-то из гостей Тучи Ярославича? Ответил ему боярин, в этом можно было не сомневаться.
– Жалко Фильку… Что его к крепости понесло? Думал, с кладбища волков не услышит? Ушли они, ушли. Тож не дураки… Эх, жалко Фильку!
– Ты еще слезу пусти… – ворчливо отозвался незнакомец.
Интересно, кто это говорит так с Тучей Ярославичем? Будто не с равным даже…
– Да тебе-то что? Ты с ним вместе щенков через тряпицу не выкармливал, на одном коне из лесу не выбирался, с одной миски не жрал…
– Ты хоть разглядел их? – снисходительно спросил незнакомый голос.
– Куда там! Пока на крик выбежали, поздно уже было, а уж когда до крепости добрались, он остывать начал. Ровно как егерей, глотка порвана, то ли зубами, то ли когтями… Завтра отпевать будешь – увидишь.
Нечай почесал в затылке: этого только не хватало! Фильку, конечно, и ему было жалко, но куда как больше его озаботил другой вопрос: что он скажет в Рядке? Снова он оказался в лесу, и именно в это время загрызли человека! Как нарочно! К воеводе ему совсем не хотелось, а принимать заступу от Тучи Ярославича не стоило.
Стоп. Отпевать? Не Афонька же это, честное слово! И голос не похож. Нечай не сразу вспомнил, что у Тучи Ярославича в часовне служит старый расстрига – староста говорил об этом.
– Сам виноват, – буркнул незнакомец, – ни курица, ни эта потаскунья в таком деле не помогут. Не об охоте на свиней просишь. Нужны девственница и младенец.
– Где я возьму младенца? Ты думаешь, это так просто? А девственницу? Дворовые девки давно перепорчены.
– Мало деревень? Бабы не рожают? Девки перевелись? – издеваясь, спросил расстрига.
– Я думаю, тут не в девке дело, – хохотнул Туча Ярославич, – старый ты стал, Гаврила. Думаешь, если на потаскух сил не хватает, на девку хватит?
– Найди расстригу вместо меня. Девок полно, а таких как я – днем с огнем не сыщешь.
– Да я уже нашел! – захохотал Туча Ярославич, – Я и документы почти все выправил, через недельку архиерей из столицы вернется, и дело сделано. А уж как он ругаться умеет – заслушаешься, ты со своей хулой в подметки ему не годишься.
– Так за чем дело стало? – проворчал расстрига, – давай его сюда, пусть посмотрит. На вонючих костях с бабами кувыркаться не каждому понравится.
– Ничего. Этому понравится. Этому все понравится. Беглый колодник. Или под кнут за побег или на костях с бабами кувыркаться. С бабами, я думаю, поинтересней будет!
Нечай присел и зажал рот рукой. Как-то службу диаконом он представлял себе иначе…
– Ну-ну… – сказал расстрига, – беглого колодника в сан произвести? А знаешь, мне это нравится. Не ожидал я от тебя такой шутки.
Он сперва прыснул, а потом захихикал тонким смешком.
– А еще я думаю, он с Князем и без нас с тобой знается, – серьезно сказал Туча Ярославич, – слишком… везучий. Неспроста это.
– Ладно, пока до него дело дойдет, у тебя всех дворовых перегрызут, – раздался хлопок по плечу. А расстрига с боярином совсем уж накоротке…
– Не могу младенца… – прошептал Туча Ярославич, – хоть убей. Мужиков боюсь. Это искать надо, ждать – пока баба какая грех прикрыть захочет.
– А девственницу? – строго спросил расстрига.
– Ну, это можно попробовать. Денег посулить родителям, или силой уволочь… Это можно.
– И смотри, сорокалетняя девственница Князю без надобности. Если на нее никто до сих пор не позарился, то и Князь на нее глядеть не станет. Хорошая девка нужна, чем красивей, тем лучше. А вместо младенца… Ну, забьем теля… Но тогда чтоб девка была – глаз не отвести.
– Попробуем. Два дня осталось всего… Попробуем.
Нечай раздумал идти в людскую. На вонючих костях? Не для этого ли раскапывают гробы его «други»? Теля забьем? Вместо младенца? Они что ж, и младенца забивать собирались? Да не может быть… И девственницу? Что ж это творится тут?
Он потихоньку начал отходить от беседки за деревья, пока не оказался в лесу. Не стоило этого слушать. Нет, наверное, девственницу забивать не станут, она предназначена для какого-то князя. Этому все понравится? Не на того напал, Туча Ярославич! Под ногой громко хрустнула ветка, и Нечай испугался – вдруг в беседке услышат? А если и услышат, что тогда сделают? Да ничего. Расстрига же сказал – давай его сюда, пусть посмотрит.
Темень в лесу после света факелов показалась еще непроглядней. Как только голоса смолкли, и усадьба скрылась за деревьями, Нечаю снова начал мерещиться взгляд из леса, и перед глазами замелькали призрачные белые пятна. Он побежал обратно на безопасную тропу вдоль леса, за кустами, но быстро выдохся – морозный воздух царапал горло, и болели разбитые ноги. Наверное, напрасно он не дошел до людской: судя по цвету неба, до рассвета очень далеко, и сбиться с тропинки ничего не стоит, какая бы она ни была безопасная… Но почему-то мысль о раскопанных гробах и зарезанных младенцах пугала Нечая ничуть не меньше лесных чудовищ.
Может, Туча Ярославич знает, что это за чудовища, и хочет умилостивить их кровавой жертвой? В писании говорилось, будто так поступают проклятые язычники, однако Нечай всегда думал, что здесь такого не бывает, это где-то в далеких странах свирепые и дикие народы приносят жертвы своим богам. Да и вообще, в писании столько лжи, что верить ему опасно. Но кто их знает, этих бояр, им закон не писан. Впрочем, среди раскольников были и бояре, но в Богоявленском монастыре Нечай не встретил ни одного. Говорили, что бояр ссылают в другие монастыри, пострашней, откуда нельзя убежать и из которых никто еще не возвращался.
Нечай едва не промахнулся мимо спасительной тропы. Домой. Только домой, к маме, к Мишате, на печь… Ну их, этих бояр… Да Туча Ярославич такими делами занимается, что монахи-прелюбодеи и проворовавшиеся попы на его фоне кажутся ангелами.
Идти по тропе пришлось медленно, тщательно выбирая дорогу, и в поле Нечай вышел, снова стуча зубами от холода. И устал он так, словно только что выбрался из забоя, где шестнадцать часов подряд крушил кайлом стены. В поле гулял ветер, и промерзшая трава скрипела и хрустела под ногами жесткими кристаллами инея. Даже тут ему мерещился взгляд в спину, но бежать не хватило сил.
Дома горел свет, Нечай увидел его издали, и, услышав на крыльце шаги, навстречу Нечаю выбежал Мишата со свечой в руке.
– Братишка, ты?
– Ага, – ответил он.
Мишата вздохнул с облегчением и обнял его за плечо.
– А мы уж хотели тебя искать… Ну что? Что там было?
– Я топор потерял… – сразу сообщил Нечай.
– Да бес с ним, с этим топором, – Мишата толкнул его к двери, – мы не чаяли тебя в живых увидеть…
– Продрог я до костей, – Нечая передернуло.
Хорошо, что он не остался в людской: чего доброго, брат бы на самом деле пошел его искать.
На пороге Нечая встретил кузнец, осветил ему лицо свечой и ахнул:
– Отморозил уши-то! И нос, похоже.
– Ага, и руки еще… – проворчал Нечай.
– А лицо-то! Кто тебе лицо так разбил? – Мишата посветил на него с другой стороны.
