картина, изображающая сельский пейзаж и пруд, в котором купалась женщина в одной рубашке. Ты уже догадался, не так ли? Передо мной было воссоздание картины, название которой я забыл, — ты мне однажды ее показывал. Но — с мертвой женщиной! Я никогда не смогу забыть этого зрелища. Хотя, казалось бы, я повидал достаточно трупов, в разных стадиях разложения, — но после этого я две ночи не мог заснуть.
«Завтрак на траве» Мане. Вот уже второй раз за этот день он узнает о воспроизведении картин этого художника…
У несчастной не было глаз. Личинки мух полностью их уничтожили, оставив лишь черные дыры глазниц. Такие же дыры зияли на месте носа и рта. Половые органы подверглись той же участи. Мухи, разумеется, были повсюду: Sarcophaga Carnaria, жирные серые мясные мухи с черными полосками на брюшке, которых полно в сельской местности, и Lucilia Caesar — блестящие зеленые мухи, которые как раз откладывают яички в мертвую плоть.
На лице Жана появилась гримаса отвращения. В отличие от Марселя Терраса, который удосужился выучить латинские названия мух, он не испытывал ни малейшего интереса к этим насекомым, зная их лишь как переносчиков инфекций. Зарождаясь в отбросах, навозе, выгребных ямах, гнилом мясе и во всех видах разлагающейся материи, они разлетались повсюду, ползали по продуктам, постельному белью, коже — и повсюду, отвратительно жужжа, разносили тысячи опасных микробов на своих крыльях и лапках.
Он возобновил чтение, больше не обращая внимания на игру Сибиллы, хотя музыка Шумана — пусть даже остаток дней композитора был печальным, как упомянул о том Жерар, — могла бы увлечь его в иные края, в то время как письмо Терраса уводило в омерзительное место. Пальцы Сибиллы порхали по клавишам, пока вдруг не спотыкались на каких-то отдельных повторяющихся пассажах, воспроизводя каждый раз одни и те же фальшивые ноты; и каждый раз она, не останавливая игры, досадливо встряхивала головой и, словно для того, чтобы заставить слушателей забыть об этих промахах, старалась играть как можно выразительнее.
Отец и Жерар продолжали внимательно слушать, даже не подозревая о том кошмарном видении, которое рисовалось перед внутренним взором Жана по мере чтения послания Марселя Терраса. После некоторого колебания он вернулся к письму — оно затягивало его, словно болотная трясина.
Присутствие мух, а также степень разложения трупа позволили мне предположить, что смерть женщины наступила примерно двенадцать дней назад. Процесс появления из яйца гусеницы, затем куколки и позже — сформировавшегося насекомого длится от десяти до пятнадцати дней, в зависимости от температуры воздуха. А поскольку нынешний апрель выдался жарким, я решил, что в данном случае это заняло не больше двенадцати дней.
На следующий день несчастную опознали. Это оказалась некая Клеманс Абелло, умершая родами, труп которой был похищен с кладбища в Эксе в первую же ночь после погребения. Младенец, похороненный вместе с ней, остался в гробу…
О похищении трупов Жану доводилось слышать и раньше, но, как правило, это делалось исключительно в утилитарных целях. Один только Ксавье Биша анатомировал за время своей врачебной практики более шести сотен трупов и однажды был застигнут за кражей шести мертвых тел с кладбища Сен-Рош. Но когда в 1801 году вышла его «Описательная анатомия», это был настоящий прорыв в медицине! Поэтому можно сказать, что Биша занимался воровством из самых благородных побуждений — во всяком случае, цель его была отнюдь не столь абсурдной и извращенной, как воспроизведение картины Эдуара Мане!
Жан невольно присвистнул, нарушив тем самым гармонию игры Сибиллы. Она замерла, отец и Жерар обернулись к нему. Будущий психиатр первым задал вопрос, который, очевидно, был на уме у всех:
— Что случилось? Чем это Террас тебя так поразил?
— Историей о похищении трупа, — нехотя ответил Жан.
— О! Ну точно, некрофил! — заявил Жерар. — Работая в больнице, Террас почти все время проводил в анатомичке на вскрытиях! — Он посмотрел на Жана и добавил с вкрадчивостью в голосе: — Хотя ты и сам это знаешь — ты ведь, насколько я помню, не раз составлял ему компанию.
Лицо Жана окаменело. Какое-то время он и в самом деле думал податься в судебную медицину, но в конце концов решил посвятить себя живым, а не мертвым. Однако он никогда не говорил об этом Сибилле, и сейчас это напоминание было ему неприятно. Надо же было Жерару вот так ляпнуть!..
— История связана не только с трупом, но и с живописью, — сказал он, надеясь привлечь этим сообщением внимание отца.
Сибилла, чьи пальцы по-прежнему касались клавиш, кажется, готова была продолжать игру, но тема разговора к этому не слишком располагала.
— С «Завтраком на траве», — уточнил Жан, на сей раз прямо обращаясь к отцу, который хорошо знал и картину, и ее автора.
Мане всю жизнь прожил буквально в двух шагах от магазина «Краски Корбеля», куда часто заходил, в результате чего свел тесное знакомство с владельцем.
— И что там с «Завтраком на траве»? — спросил старик.
— В одном доме было обнаружено воспроизведение этой картины, с трупом молодой женщины на месте Викторины Меран и двумя манекенами в мужских костюмах, — ответил Жан.
Вслед за этими словами в комнате воцарилась тишина, если не считать легкого вскрика Сибиллы.
— Труп был похищен с кладбища в Экс-ан-Провансе, — добавил Жан, чтобы немного ее успокоить.
— Господи, ужас какой! — сказала возбужденно Сибилла, обращая в прах его попытку.
— Эта картина вызвала скандал уже при первом своем появлении… — задумчиво произнес Габриэль Корбель.
— Я вас оставляю, я не могу больше слушать эту мерзость! — объявила Сибилла, поднимаясь, и направилась в кухню, провожаемая взглядом Жерара.
— Скандал?.. — произнес будущий психиатр, посмотрев на Габриэля Корделя.
— Это было более чем двадцать лет назад, — проговорил старик, глядя перед собой невидящими глазами: они словно созерцали ту ушедшую эпоху. — Эта обнаженная женщина, совершенно бесстыдного вида, сидящая на траве между полностью одетыми мужчинами, шокировала публику. Был чертовский скандал. Но он не идет ни в какое сравнение с тем, что разразился вокруг «Олимпии» два года спустя.
Сибилла уже орудовала в кухне. Звон посуды пришел на смену звукам пианино.
— Именно благодаря скандалам Мане вошел в историю живописи, — прибавил Габриэль. — Из-за них его запомнили надолго, и помнят до сих пор. Но у него было и еще кое-что… — Он умолк, и Жерар, который был сыт по горло рассуждениями папаши Корбеля о живописи еще в студенческие годы, саркастически усмехнулся. После недолгой паузы старик продолжил: — Революция, которую он совершил, заключается в первую очередь в его манере писать, искренней и свободной, отдающей дань высоким традициям: в его полотнах ощущается влияние Веласкеса. А также в его величайшей дерзости, в этих четких контурах, в живости красок…
Жан тоже улыбнулся. Он знал эти лекции наизусть. О Мане отец обычно говорил, что это превосходный образец «художника, который будоражит», поскольку это единственный аристократ среди демократов в нашем обществе, нивелированном и обесцвеченном прогрессом, индустриальном и меркантильном, движущемся вперед слишком быстро.
И вот теперь какой-то душевнобольной решил воздать художнику сомнительную честь, похитив с кладбища труп несчастной женщины, чтобы воссоздать в реальности «Завтрак на траве».
И надо же было случиться так, чтобы Жан прочитал это письмо спустя всего несколько часов после того, как познакомился с женщиной, принимавшей участие в подобной «живой картине» — тоже копирующей картину Мане, его второе наиболее скандальное полотно!
— Ну что ж, после таких мрачных новостей я, пожалуй, пойду спать, — сказал Габриэль,
