немыслимо. Несколько раз она довольно неловко пыталась давать мне советы относительно общения с девушками, но что толку?
Возможно, если бы Итци хоть иногда сама демонстрировала пример «взрослых» отношений, я вырос бы более к ним приспособленным, однако — странная вещь — при всей ее привлекательности тетушка не имела ни намека на личную жизнь. Ни поклонников, ни случайных знакомых, ни старых связей — полный ноль. Безутешная вдова или, может быть, старая дева — ибо о наличии в прошлом дядюшки Де Ла Мара я мог лишь догадываться — никогда на моей памяти не нарушала рутины своего одинокого существования. Хотя, надо сказать, отсутствием темперамента она вовсе не страдала. Не проходило ни одной ночи, чтобы из ее спальни не доносились звуки, неоспоримо свидетельствовавшие об обратном, и подслушивание, вольное ил и невольное, лишь подбрасывало дров в топку моих собственных страданий.
Однако вплоть до самого последнего дня, когда тетушка Итци доставила мне самое большое горе в моей жизни, скоропостижно скончавшись без всякой видимой болезни — ей не могло быть больше шестидесяти, ее чудесная фигура оставалась неизменной, и светлые волосы лишь слегка поседели, — она и не подозревала, какую роль сыграла в формировании моей психики. Впрочем, кто знает? Чужая душа — потемки.
Смерть тетушки освободила меня от необходимости скрывать свои болезненные пристрастия, во всяком случае, в достаточной степени, чтобы обратиться к специалисту. После нескольких дорогостоящих сеансов психиатр произнес следующий вердикт:
— Мистер Де Ла Мар, у меня есть для вас две новости: хорошая и плохая. Во-первых, вы ни в коей мере не педофил и не женоненавистник, которому важно символически унизить женщину. Ваши симптомы вообще не соответствуют ни одному стандартному клиническому профилю…
— Большое спасибо, доктор. Я и сам не чувствую ничего подобного, тем не менее приятно знать наверняка.
Пропустив мимо ушей мою слабую попытку съязвить, он продолжал:
— В то же время я вынужден констатировать наличие у вас чрезвычайно редкой формы невроза, о которой я лишь читал и никогда не встречал в своей практике. Она называется комплексом Дюймовочки и проявляется в болезненном пристрастии к женщинам маленького роста. К сожалению, ни в одном из известных случаев попытки лечения к успеху не привели. Однако нельзя допустить, чтобы ваше состояние помешало вам вести счастливую полноценную жизнь.
— Конечно, доктор! Если бы я только мог найти свой идеал…
— М-м… не стоит ли вам попробовать встречаться с девушками хотя бы чуточку, на сантиметр или два, выше, чем хотелось бы? А потом постепенно, раз за разом, так сказать, повышать планку. Вполне возможно, после нескольких… э-э… удовлетворительных опытов вы найдете привлекательной даже полутораметровую красавицу.
— Ну что ж, если больше ничего не остается…
Я вышел из кабинета гораздо беднее, чем был, и без всяких надежд на будущее. К врачам я больше не ходил.
Более того, перестал ходить и на работу. Уехал в другой штат, подальше от родного дома, чтобы ничто не напоминало мне о прошлом.
Я решил провести остаток жизни один, потеряв всякую надежду скрасить ее обществом женщины своей мечты.
Через два месяца к нам в офис пришла работать Пиа Самора.
Точная копия тетушки Итци.
2. Игнац
В таверне «У Тома» никогда не было так шумно. Служащие Управления по регистрации автомобилей отмечали миллионный инфаркт, вызванный ими у клиента. Ну, или что-то в этом роде. Компания дорожных рабочих вела себя словно загородный филиал «Адского клуба». Собравшиеся в углу театралы довольно убедительно воспроизводили содержание только что посещенного мюзикла, музыку и тексты которого написали знаменитые Шмальц и Глиц. В результате, хотя нас с Пиа разделял лишь крошечный круглый столик, мы друг друга почти не слышали.
Что, впрочем, не давало мне возможности выставить себя полным идиотом, потому что мой бестолковый лепет едва ли мог привести к иному результату.
Пиа задумчиво прихлебывала свой спрайт — от спиртного она отказалась, — а я, временно избавленный от необходимости вымучивать заумные фразы, разглядывал ее, полный предвкушения счастья.
Носки ее изящных туфелек на шпильках едва касались пола. Зеленый свитер из ангорской шерсти, клетчатая юбка, пояс, подчеркивающий узкую талию… Волосы, уложенные в высокую прическу, имели более яркий рыжеватый оттенок, чем у Итци, цвет лица чуть темнее, но совершенный рисунок губ в форме лука купидона был точь-в-точь таким же, а блестящие живые глаза выдавали не менее импульсивную натуру, чем у моей тетушки.
От волнения горло сжалось судорогой, и я жадно припал к кружке с пивом.
Наконец-то! Три недели я жил одними мечтами, наблюдая за Пиа в офисе и с трудом веря собственным глазам. Во время обеденного перерыва, когда она лакомилась своими любимыми куриными наггетсами и чем-то в том же роде, аккуратно отправляя в рот кусочек за кусочком, я смотрел и удивлялся, что такое воздушное создание может питаться обычной земной пищей. Я подсматривал, как Пиа смеется, как болтает с сотрудниками, а когда слышал ее голос, обращенный ко мне, чувствовал, что земля уходит у меня из-под ног, а струны центральной нервной системы дребезжат, готовые порваться в клочья.
Удостоверившись наконец, что у Пиа нет жениха, я решился пригласить ее выпить. Дальше тянуть было уже невозможно, потому что на следующий день она уезжала в отпуск, куда-то за границу.
Она посмотрела на меня точно таким же взглядом, что когда-то Голубка, и я весь сжался, ожидая неизбежного отказа.
— Да, конечно, Уолли. С удовольствием.
Волна вожделения пронизала мое тело насквозь, как удар жесткой радиации. Меня едва хватило на то, чтобы кое-как доплестись до своего стола.
И вот теперь я собирался навеки загубить свой единственный шанс на нормальную человеческую жизнь, показав себя бирюком, неспособным выдавить из себя ни слова, или слюнявым идиотом!
Встряхнись, Уолли! Скажи что-нибудь умное!
— Э-э… Пиа… твоя фамилия — она испанская?
Сжав соломинку прелестными розовыми губками, Пиа с бульканьем высосала последнюю каплю спрайта. Затем поставила пустую бутылку на стол, и я в очередной раз поразился совершенству ее миниатюрных рук. Тщательно накрашенные ноготки были размером с кружочки конфетти.
— Мексиканская. Моя мама из Мехико, а отец из Дании, он был там дипломатом. Потом мы с мамой получили американское гражданство.
— Значит, ты взяла ее фамилию?
На лице Пиа отразилось удивление.
— Конечно, а как же?
И вот тут-то я, как последний кретин, выпалил:
— Твой родители тоже были такие маленькие?
Она вдруг выпрямилась и взглянула на меня настороженно.
— А что?
— О, — спохватился я, готовый сам себя убить, — ничего, я так… простое любопытство. Я бы никогда… то есть… вообще-то это так необычно…
Мое замешательство немного ее успокоило.
— Да, тоже такие. Можно мне еще газировки?
Даже такой тупица, как я, не мог не понять, что тему пора сменить.
