внимание.
Пеллэм направил камеру на угрюмый переулок за сгоревшим домом, — чтобы увековечить кучу мешков с мусором, спасших Этти, — и вдруг услышал завывание на высокой ноте, шум дыма, если только дым был способен издавать шум.
Пеллэм прошел к строительной площадке на противоположной стороне улицы, где завершалось возведение шестидесятиэтажного небоскреба. При его приближении дым превратился в слова.
— Одной из них. Я была бы одной из них.
Женщина сидела под сенью огромного мусорного бака, рядом с двумя облупленными каменными бульдогами, на протяжении ста тридцати лет охранявшими лестницу в дом Этти. Это была негритянка с симпатичным, щербатым лицом, в белой блузке, разорванной и перепачканной сажей.
Присев рядом с ней на корточки, Пеллэм спросил:
— Привет, Сибби. Как вы?
Негритянка продолжала таращиться на сгоревшее здание.
— Сибби, помните меня? Я Джон. Я вас снимал. Для фильма. Вы рассказали о том, как переехали сюда из Гарлема. Вы должны меня помнить.
Однако женщина, похоже, его не помнила. Пеллэм впервые встретил ее у входа в дом, когда пришел в очередной раз беседовать с Этти. Судя по всему, Сибби уже была наслышана о нем, потому что вместо приветствия сразу же предложила рассказать о своей жизни всего за двадцать долларов. Возможно, кое-кто из кинодокументалистов поставит под сомнение этические аспекты выплаты денег объектам съемки, но Пеллэм сунул ей в руку двадцатку и начал снимать до того, как Сибби решила, в какой карман ее убрать. Однако, это оказалось пустой тратой времени и денег; большую часть своего повествования негритянка просто выдумала.
— Вижу, вам удалось благополучно выбраться.
Сибби рассеянно объяснила, что в момент возгорания находилась дома с детьми — они только сели ужинать, рис и бобы с кетчупом. Им удалось быстро покинуть горящее здание, но затем Сибби с малышами вернулись, чтобы спасти от огня свое имущество.
— Вот только телевизор мы не смогли вытащить. Попробовали, но он оказался слишком тяжелым. Черт.
Мать позволяет своим детям так рисковать? Пеллэм поежился от этой мысли.
За спиной Сибби стояли девочка лет четырех, сжимающая сломанную куклу, и мальчик лет девяти- десяти, с грустным ртом и заразительно веселыми глазами.
— Кто-то выкурил нас отсюда, — заявил мальчишка, бесконечно гордый собой. — Вы можете себе это представить?
— Можно мне задать вам несколько вопросов? — начал Пеллэм.
Сибби промолчала.
Пеллэм начал снимать в надежде, что недавние события негритянка помнит лучше, чем дни своей молодости.
— Ого, вы из Си-эн-эн? — спросил мальчишка, уважительно глядя на красный глаз видеокамеры.
— Нет. Я работаю над фильмом. В прошлом месяце я уже снимал твою маму.
— Ох, и ни фига себе! — восхищенно воскликнул мальчишка. — Кино. Уэсли Снайпс, Дензел Вашингтон, здорово!
— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, как начался пожар?
— Это точно ребята.
— Исмаил, заткни свою пасть! — рявкнула мать, резко очнувшись от печальных воспоминаний.
«Ребятами» в этом районе Нью-Йорка называют банды.
— Какие?
Женщина молчала, уставившись на ключ, вдавленный колесами машин глубоко в асфальт. Рядом валялась донышко латунной пистолетной гильзы. Негритянка подняла взгляд на закопченное здание.
— Только посмотрите!
— Да, дом был очень красивый, — сказал Пеллэм.
— А теперь от него ни хрена не осталось. — Сибби неожиданно громко щелкнула пальцами. — О, я теперь стала одной из них.
— Из кого? — спросил Пеллэм.
— Из тех, кто живет на улице. Нам придется жить на улице. Я заболею. Подцеплю проклятие Ист- Вилледжа и умру.
— Нет, с вами все будет в порядке. Город о вас позаботится.
— Город! Черта с два.
— Когда начался пожар, вы видели кого-нибудь на первом этаже?
— А то как же, черт побери, — вмешался мальчишка. — Я все видел. Это точно банды. Я сам видел. Этот ниггер держит свои глаза широко раскрытыми. Я…
Сибби со злостью отвесила сыну пощечину.
— Ничегошеньки он не видел! Не слушайте его.
Пеллэм поморщился, словно получил пощечину сам. Мальчишка заметил выражение его лица, однако молчаливое сочувствие, похоже, принесло ему утешения не больше, чем удар — боли.
— Сибби, здесь небезопасно, — сказал Пеллэм. — Переберитесь в приют. Он через два квартала.
— В приют. Черт! Мне удалось кое-что вытащить из огня. — Сибби кивнула на большую сумку. — Искала мамины кружева. Не нашла, черт, и они сгорели. — Она крикнула, обращаясь к толпящимся у пожарища зевакам: — Вы не находили здесь кружева?
Никто не обратил на нее внимания.
— Сибби, у вас есть деньги? — спросил Пеллэм.
— Пять долларов, которые мне дал один добрый человек.
Пеллэм сунул ей двадцатку. Шагнув на проезжую часть, он остановил такси. Протянул водителю другую двадцатку.
— Отвезите ее в приют, тот, что на Пятидесятой.
Таксист смерил взглядом своих потенциальных пассажиров.
— Эй, знаете, моя смена уже закончилась и…
Пеллэм заставил его умолкнуть с помощью еще одной купюры.
Семейство Сибби загрузилось в машину. Исмаил, устроившийся спереди, теперь уже взирал на Пеллэма с опаской. Такси уехало. Подняв видеокамеру, которая, казалось, весила уже целую тонну, Пеллэм снова положил ее на плечо.
А это еще кто такой? Ковбой?
Высокие ботинки, голубые джинсы, черная рубашка.
Недостает только шляпы и лошади.
«И-го-го, — мысленно усмехнулся Сынок. — Тебя здесь только не хватало.»
Он проследил за тем, как ковбой запихнул сморщенную негритянку и черномазых малышей в такси, а затем вернулся к закопченным развалинам жилого дома.
В течение последних нескольких часов Сынок изучал сгоревшее здание, испытывая удовольствие, к которому примешивалась малая толика вожделения. Сейчас он размышлял о шуме пожара. Перекрытия обрушились с оглушительным грохотом, но его никто не слышал. Огонь гораздо громче, чем о нем думают. Он заполняет ревом весь слух, когда языки пламени подбираются, скажем, уже к коленям.
А какие у пожара запахи! Сынок вдохнул полной грудью сладостный аромат обугленного дерева, горелой пластмассы и окислившегося металла. Наконец, неохотно очнувшись от мечтаний, он внимательно присмотрелся к ковбою. Тот снимал на видеокамеру брандмейстера, который давал указания уставшему пожарному поковыряться в куче мусора «халлигеном», инструментом, представляющим собой сочетание багра и топора на длинной ручке. Это орудие изобрел Хьюи Халлиген, один из лучших пожарных всех времен и народов, гордость управления пожарной охраны Нью-Йорка. Сынок относился к своим врагам с уважением.
И ему было многое известно о них. Так, в частности, он знал, что в городе Нью-Йорке двести
