тоже есть этот дух.»
Пеллэм, снимавший этот монолог на камеру, кивнул, подбадривая Этти. Однако при этом он мысленно взял на заметку вырезать последнюю фразу и сопровождавший ее многозначительный смешок.
Второй муж Этти, Гарольд Вашингтон, утонул по-пьяному в Гудзоне.
«Тут уже никакой любви не было. Но на него можно было положиться насчет денег, он никогда меня не обманывал и не повышал голос. Порой мне его очень не хватает. Когда я вспоминаю подумать о нем.»
Младший сын Этти Фрэнк пал случайной жертвой перестрелки на Таймс-сквер; его убил какой-то пьяный в пурпурном цилиндре. Дочь Элизабет, гордость старушки, работала в агентстве недвижимости в Майами. Этти собиралась через год-два перебраться жить к ней во Флориду. Старший сын Джеймс, красивый мулат, был единственным ребенком от Дойла. Он тоже подхватил заразную тягу к странствиям и подался куда-то на запад — как считала Этти, в Калифорнию. Она ничего не слышала о нем уже двенадцать лет.
В молодости Этти была знойной и красивой, хотя и несколько высокомерной (свидетельством чему служили сотни фотографий, теперь превратившихся в пепел); она и сейчас осталась обаятельной старушкой с молодой, темной кожей. Этти частенько рассуждала вслух, не стоит ли ей выкрасить ее поседевшие волосы обратно в черный цвет. Она говорила скороговоркой центральных штатов Атлантического побережья, любила вино и восхитительно готовила требуху с беконом и луком. И еще Этти как прирожденная актриса рассказывала о себе, о своих матери и бабушке, словно господь бог дал ей этот талант взамен всех остальных, которыми она оказалась обделена.
И что же будет с ней теперь?
Такси рывком пересекло Восьмую авеню, своеобразную «линию Мажино», ограничивающую Адскую кухню.
Выглянув в окно, Пеллэм увидел витрину с закрашенным словом «Бакалея», поверх которого было написано: «Молодежный потребительский центр — клинтонское отделение».
Клинтон.
Для исконных обитателей это было больным местом. Для них этот район был только «Адской кухней» и называться по-другому не мог. «Клинтоном» же его называли городские власти, органы социального обеспечения и агентства недвижимости. Как будто смена названия может убедить широкую общественность, что эта часть города больше не трясина дешевых меблированных квартир, бесчинствующих банд, зловонных кабаков, проституток и тротуаров, усеянных ампулами из-под «крэка», а новый Фронтир,[8] который предстоит осваивать офисам быстро развивающихся корпораций и комфортабельным жилым комплексам для молодых, целеустремленных бизнесменов.
Пеллэм вспомнил голос Этти:
«Ты слышал предание о том, как это место получило свое название? Говорят, однажды, давным-давно один полицейский здесь сказал другому: „Здесь сущий ад.“ А тот ему ответил: „Ад по сравнению с этим местом еще ничего. Это адская кухня.“ Таково предание, но на самом деле все произошло совсем не так. Нет-нет. А назвали это место потому, что так назывался какой-то квартал в Лондоне. А что еще такое Нью- Йорк? Даже названия районов где-то украдены.»
— Послушайте, что я говорю, — ворвался в мысли Пеллэма таксист. — То же самое, твою мать, было здесь и вчера, твою мать. И так продолжается уже несколько недель, твою мать.
Он принялся неистово жестикулировать, показывая на транспортную пробку, которая полностью перекрыла движение впереди. Судя по всему, вызвана она была строительными работами напротив сгоревшего здания — где заканчивалось возведение небоскреба. Бетономешалки непрерывно въезжали и выезжали со стройплощадки, загораживая улицу.
— Все этот долбанный небоскреб! Ох как мне хочется всех их хорошенько трахнуть! Портят такой район, твою мать!
Таксист что есть силы хлопнул ладонью по приборной панели, едва не свалив освежитель воздуха в виде короны.
Расплатившись, Пеллэм выбрался из машины, оставив водителя извергать проклятия, и пешком спустился к Гудзону.
Он прошел мимо грязных деревянных лавок: «Винни, фрукты и овощи», «Манагро, столовая», «Кьюзин, мясо и гастрономия» — в витрине этой лавки были выставлены чучела животных. Вдоль тротуаров теснились лотки с одеждой и горами трав и специй. Лавка, в которой торговали африканскими товарами, сообщала о распродаже каких-то «укпур» и «огбоно». «Спешите купить!» — призывала вывеска.
Миновав Девятую авеню, Пеллэм продолжил путь к Десятой. Он прошел мимо остова дома Этти, плававшего в сюрреалистической дымке, и направился к убогому шестиэтажному зданию из красного кирпича на углу.
Пеллэм остановился перед написанной от руки вывеской в грязном окне первого этажа.
«Луис Бейли, эсквайр. Практикующий адвокат. Уголовные и гражданские дела, завещания, разводы, имущественный ущерб. Дорожно-транспортные происшествия. Недвижимость. Государственный нотариус. Заверенные копии документов. Обращайтесь по факсу.»
В окне недоставало двух стекол. Вместо одного была пожелтевшая газета. Вместо другого в раму была вставлена выцветшая картонная коробка из-под печенья. Пеллэм долго недоверчиво таращился на полуразрушенное здание, затем сверился по бумажке, не ошибся ли он адресом. Нет, не ошибся.
Пеллэм толкнул дверь.
Приемная отсутствовала — контора состояла из единственной жилой комнаты, переоборудованной под офис. Помещение было завалено бумагами, папками, книгами, в том числе толстенными фолиантами, антикварным офисным оборудованием — в углу стояли дохлый компьютер, покрытый толстым слоем пыли, и факсимильный аппарат под стать ему. Около сотни юридических книг, некоторые из которых до сих пор оставались запечатанными в пожелтевший целлофан.
Табличка сообщала:
Адвокат стоял у строго гудящего копировального аппарата, вставляя в него по одному листы. Жаркое солнце пробивалось сквозь грязные окна; температура в комнате была не меньше ста градусов по Фаренгейту.
— Это вы Бейли?
Потное лицо обернулось. Адвокат кивнул.
— Я Джон Пеллэм.
— Друг Этти. Писатель.
— Кинодокументалист.
Они пожали руки.
Толстый адвокат провел рукой по длинным седым волосам, редеющим со лба. Он был в белой рубашке и широком изумрудно-зеленом галстуке. Его серый костюм не подходил ему ровно на один размер: брюки были слишком широки, пиджак жал в груди.
— Я бы хотел поговорить с вами о деле Этти, — сказал Пеллэм.
— Здесь слишком душно. — Сложив откопированные листы на столе, Бейли отер пот со лба. — Кондиционер капризничает. Как насчет того, чтобы перебраться в мой второй офис? У меня филиал чуть дальше на этой же улице.
«Филиал?» — подумал Пеллэм. Но вслух сказал:
— Ведите.
Луис Бейли махнул рыхлой барменше. Он не сказал ей ни слова, но она удалилась готовить его обычный заказ. Спохватившись, барменша обернулась и окликнула Пеллэма с сильным ирландским акцентом:
— А вам что?
— Кофе.
— По-ирландски?
— «Нескафе», — ответил Пеллэм.
